Тетя Маруся развешивала белье. Она вышла во двор в коротком халатике. Я бы даже сказал, очень коротком. А что такое, лето же на дворе. Жарко. Да и Маруся еще хоть куда. Ноги, опять же. В меру полные, стройные… Они очень отвлекали Камасутренко, устроившегося на скамейке подле входа в подвал читать дефицитную газету «Футбол». До появления Маруси, Камасутренко страдал за одесский «Черноморец», дувший всем подряд. А после появления Маруси просто страдал, но сильно.
— Твою мать… — вырвалось у него, когда Маруся встала на цыпочки и аж вся вытянулась, чтоб закрепить прищепками край простыни.
— Ты это мне? — внимательно глянула на Камасутренко Маруся.
— Нет! — буркнул тот, осуждающе, но пристально глядя на ее ноги.
— А-а, — догадалась Маруся, — с умным человеком решил перемолвиться!
— Чего? — не догнал Камасутренко.
— Сам себе рассказываешь!
— На себя посмотри! — угрюмо буркнул тот.
— И чего?
— Увидишь!
— Ну-у, то, что ты видишь, мне и смотреть неинтересно!
— Мне тоже! — солгал Камасутренко, неодобрительно глядя на халатик.
Во двор, грохоча, словно бочка, сами знаете, с чем, выкатилась мадам Берсон. Она сходу проникла в разговор.
— Бесстыдница! Мущин провокацируешь!
— Давай, тоже провоцируй! — разрешила Маруся.
— Кому (что означало — кого)? — вопросила мадам.
Вы будете смеяться, но ответ нашелся мгновенно. Во двор влетел Межбижер, потрясая, как мечом, газетой «Знамя коммунизма».
— В наш зоопарк слона подарили! — радовал всех голосом хорошо несмазанной двери Межбижер.
Мадам Берсон сочла это оскорблением. Она, изловчившись, поймала Межбижера за… газету и стала подтягивать к себе. Готовый отдать жизнь за печатное слово партии, Межбижер покорно дал подтянуть себя к разгневанной мадам.
— И шо с тобой будем делать? — гуманно поставила мадам вопрос, якобы на обсуждение.
— Ругать! — предложил лучшее Межбижер.
— Бить! — постановила мадам.
— Сильно? — стал торговаться Межбижер.
— Очень! — разоткровенничалась мадам.
— Нельзя! — запретил ей Межбижер.
— Через почему? — удивилась мадам.
— Я клад нашел!
— Игде? — от неожиданности выпустила его мадам.
Услышав о кладе, Камасутренко враз позабыл о Марусиных ногах и подтянулся поближе. Прислушалась и Маруся, а также еще пятьдесят два жителя двора, случайно оказавшихся практически рядом.
Межбижер не торопился с ответом, и двор затаил дыхание.
Наступила тишина, в которой отчетливо прозвучали слова участкового Гениталенко:
— Нашедший клад обязан немедленно поставить об этом в известность соответствующие государственные органы. В противном случае его ждет ответственность по закону!
Народ досадливо отмахнулся.
Тогда Гениталенко перешел от кнута к прянику.
— Нашедшему клад полагается двадцать пять процентов от стоимости клада!
— Ура! — взвыл, но радостно, Межбижер, — значит, мне положено пять банок!
— С монетами? — шепотом спросил Камасутренко.
— С вареньем! — смерил его презрительным взглядом Межбижер. — Там всего двадцать банок с айвой, кизилом, вишней и абрикосой. Значит, мне пять!
— Это мои банки! — затопала ногами мадам Берсон! — Ты, сволич, в мой сарай залез!
— Там не написано, что он твой! — оправдался Межбижер.
— Это все и так знают!
— Ну и что? Все знают, где твоя квартира, но на двери же написан номер и фамилиё!
Народ, зашумев, признал правоту Межбижера. Это с одной стороны.
А с другой…
— Если всякий шлимазл начнет лазить по сараям… — начала тетя Аня.
— А у меня в сарае почти целый будильник… — поддержала ее тетя Сима.
— Судить таких мало! — поддержала ее тетя Бетя.
— Кого судить? — обрадовался Гениталенко.
— Этого расхитителя моей собственности! — снова схватила Межбижера мадам. — Зачем в мой сарай влез?
— Так открыт был. И я же не знал, что твой сарай в другом дворе…
— Как в другом дворе? — ахнул народ.
— А так. Заходишь с нашего подвала в катакомбу, поворачиваешь налево… Эй, куда вы?
Но его уже не слушали. Все неслись к подвалу. А впереди, показывая красивые ноги, тетя Маруся…