Любава стояла у окошка на третьем ярусе своего терема и смотрела вдаль, на раскинувшиеся внизу угодья: поля, леса и вьющуюся голубую ленту реки Кавки.
Дверь позади неё отворилась, и кто-то, страшно грязный и оборванный, ввалился в её комнату. С трудом она узнала в этом, первейшего друга своего мужа — Асташку.
Асташка хрипло произнес:
— Предательство, — и протянул Любаве грамоту.
Прочитав её, Любава бессильно опустила руки, и грамота выскользнула из её пальцев.
— Он жив? — тихо спросила она.
— Не знаю, — Асташка старался не смотреть ей в глаза. — Когда я выезжал, он был жив. А сейчас не знаю.
— Он, что-нибудь велел мне передать?
— Он сказал, что вельми кахае цябе. И сказал, что скоро вы встретитесь, обязательно …
Договорить Асташка не успел: дверь за его спиной распахнулась, чья-то рука схватила его за волосы, отклонила голову назад, и блестящая острая сталь перерезала ему горло. Кровь хлынула на пол. Любава отступила на несколько шагов. В светлицу, держа в руках кадушку, вошёл Князь.
— Вот взгляни, — он протянул Любаве свою жуткую ношу. — Твой муж умер. Теперь ты по праву должна стать моей. Собирайся, едем ко мне в Мойжель.
Любава молча покачала головой, развернулась, подошла к открытому окну, сказала глядя в ясное небо:
— Скоро мы встретимся. Мы обязательно встретимся.
И шагнула вниз.
Князь долгое время стоял у окна и смотрел на распростёртое тело Любавы, лежащее на дворе, покрытом брусчаткой. Потом он развернулся, стремительно спустился с третьего яруса терема, запрыгнул на коня, и громко крикнул:
— Сжечь всё! Весь город предать огню, а пепел развеять по ветру! Чтоб и памяти не осталось!
Всю ночь пылал уютный тихий, маленький городок — Калиничи. Отсветы пожара были очень хорошо видны из окон терема Князя Земли Дреговичской.
Князь не смыкал глаз всю ночь. Он стоял у окна, глядя на пламя, поднимающееся до небес и пожирающее раскинутый в семи верстах от его города городок…