В темно красном одеянии, обильно вышитом золотом, жемчугами и драгоценными каменьями, на резном дубовом стуле с высокой спинкой, сидел человек.
Человек был далеко не молод: длинные волосы, ниспадающие на плечи и удерживаемые на лбу широким золотым обручем, имели тот цвет, что называют: «соль с перцем». Аккуратная черная борода с множеством серебряных нитей, плотно сжатые тонкие губы, прямой нос, стального цвета глаза, морщины вокруг глаз и на высоком челе.
Несмотря на свои годы, человек был крепок и силен.
И всё в его облике выдавало мощь, твердость, а также умение властвовать и править.
То был князь Земли Дреговичской — Борислав Смелый.
В комнате царил полумрак, лишь несколько восковых свечей, да отсвет горящих в очаге поленьев разгоняли тьму.
Князь сидел молча, угрюмо уставившись на пляшущее в очаге пламя, крепко сжимая сильными пальцами серебряный кубок с медом.
Сидел он так долго. Мрачные думы одолевали его. В груди поселилась щемящая тоска.
— Она будет моей! Моей! Несмотря ни на что! — вдруг громко сказал Князь. — И что с того, что у меня шестнадцать жён? Где шестнадцать, там место найдется и для семнадцатой. Вот только… Добромир…
Князь задумался, немигающим взглядом глядя на огонь…
Добромир…
Наипервейший и наиглавнейший его воевода.
Добромир…
Могучий и храбрый воин.
Добромир…
Его правая рука и всевидящее око.
Добромир…
Человек, которому Борислав обязан самоею жизнью. Который, не единожды отводил вражеский клинок от Князя, и грудью прикрывал от неприятельских стрел. Который трижды выручал его из полона, тогда, когда казалось, что спасения нет и ждать не от куда.
Добромир…
Человек, благодаря мечу и красноречию которого, Князь является полноправным Владетелем Земли Дреговичской, и сидит на Княжьем троне, в высоком тереме, в стольном граде Мойжеле, что раскинулся на холмах на берегу полноводной реки Припять.
Добромир…
Который, при всех своих возможностях, мог по праву занять Княжий трон, но отдал его другу, а сам довольствовался малым.
Добромир…
Чаяниями которого, неспокойные соседи наконец-то угомонились: прекратили делать набеги жестокие Варяги; были отогнаны далеко в свои степи кочевые племена. А на рубежах, повсеместно, созданы кордонные заставы.
Добромир…
Чья мечта, расширить Дреговичское княжество от Северного до Южного морей, от широких степей на востоке до западных дремучих лесов, населённых дикими племенами, должна была вот-вот осуществиться. Все готово было к этому. Зарождалось великое Славянское государство, сравни с Великой Римской империей.
Добромир… Князь вздохнул…
Месяц назад, воевода прискакал к Князю, и пригласил быть на его свадьбе посаженным отцом.
Борислав с радостью согласился. Он обнял друга и соратника, трижды расцеловал и стал собираться в дорогу.
Вотчина Добромира — городок Калиничи, расположился в лесистой долине на берегу реки Кавки, и находился в семи верстах от Мойжеля.
Место для Добромировой вотчины, Борислав выбрал сам, так чтобы недалеко было от стольного города Мойжеля.
Добромиру и самому, с первого взгляда, приглянулась эта лесисто-болотистая местность, с одиноко стоящим хуторком под названием Корчага. Множество деревьев и кустов калины, усыпанных ярко-красными сочными кисло-сладкими ягодами, растущей по берегам широкой и полноводной реки Кавки, и дали название городу.
Через пару лет, на обеих берегах Кавки, раскинулся небольшой городок под названием Калиничи — вотчина воеводы Добромира. Двух-трёхъярусные терема, широкие улицы, опрятные лавочки ремесленного люда, добрые улыбчивые поселяне. Борислав находил Калиничи более уютным и спокойным, чем его стольный град Мойжель.
И вот теперь Добромир женится. Да и пора бы уже — четвёртый десяток воеводе, пора и о наследниках задуматься.
На свадьбу Добромира Борислав прибыл с поистине княжеским размахом: двадцать четыре повозки, на трёх — подарки молодым, более сотни человек челяди.
Князь обнял и облобызал друга. Повернулся к невесте дабы поздравить и её, и тут… лишь только взглянув на девушку, князь потерял покой; страсть обуяла его, страшное желание обладать этой девой затмило его разум. Да и было от чего: стройная, высокая, русая коса, чистый лик, румяные щёки и пухлые губы, а главное глаза — ясные пронзительные глаза зелёного цвета, в которых, казалось, поселилось само солнце — так сияли они, когда Любава улыбалась.
Семь дней длилось пиршество. От угощений ломились столы: мёд лился рекой, были зажарены целые быки, поросята, свиньи, гуси. Караваи хлебов величиной с тележное колесо. Горы заморских сластей. Всюду были песни и пляски, скоморохи и чародеи. Весь город веселился. Лишь Князю Бориславу было не до веселья. Все семь дней он томился, мучился и не сводил взгляд с молодой жены воеводы. И в мыслях его было только одно:
«Почему ему? Почему Добромиру, а не ему — Князю достался столь дивный весенний цветок? Почему Добромир — его Воевода, его слуга, а не он — Князь, достоин сорвать этот бутон. Князь видел какими глазами смотрит Любава на своего мужа, и видел, каким взглядом тот смотрит ей в ответ. То была Любовь. И от этого Бориславу становилось лишь хуже и тоскливей.
Едва дождавшись конца веселья, сухо распрощавшись с молодыми и пообещав быть названным отцом их первенцу, Князь отправился к себе, в Мойжель.
Разогнав прочь всю челядь и всю дворню, Князь заперся у себя в светлице, приказав подать хмельного мёду. И вот уже который час, он сидел и глядел на пляшущие языки пламени в очаге, обуянный грустными и неспокойными думами.
Позади него, в самом тёмном углу светлицы, вдруг скрипнула потайная дверь. Князь нахмурил брови и с неудовольствием покосился в ту сторону.
— Прочь! Я же сказал: все прочь! — прорычал он.
— Не гневайся, Князь, — раздался в ответ скрипучий старческий голос. И на свет вышел высокий худой старик с длинным крючковатым носом, неопрятной седой бородой и мохнатыми бровями.
— А, это ты Ермолай, — протянул Борислав. — Чего тебе надобно?
— Я вижу, Князь, кручинишься ты, страдаешь. И причину твоей кручины знаю. Любава — Добромирова жена. Я видел, как ты всю седмицу на нее глазел.
Князь нахмурился
— Тебе чего с этого? — грозно спросил он.
— Помочь могу. Я ведь вижу: не пара она воеводе твоему. Она Княжна, как есть Княжна. Тебе она суждена, а не Добромиру. Я ведь вижу, что хочешь ты её.
Князь молчал, угрюмо глядя в пол.
— Могу помочь. Будет она твоей, — повторил Ермолай.
Князь поднял на старика тяжёлый взгляд.
— Как? — выдохнул он. — Как ты можешь помочь? Ведь она жена воеводы моего — Добромира.
— Вот! — Ермолай торжествующе поднял вверх указательный палец. — Вот! Не будет Добромира, и она станет твоей.
- Ты что?! — князь вскочил. — Воеводу предлагаешь отдать в руки душегубам? Да ты знаешь, что начнётся коль падёт он от руки татя ночного? А коль прознают, что я всё это затеял…
— Что ты, Князь, что ты! — замахал руками старик. — О каких душегубах ты говоришь? Воевода не тот человек, к которому можно душегуба послать. Он и душегуба и трёх татей ночных на один моток намотает, и не вспотеет даже. А вот если он на поле брани погибнет…
— Ну? — подался вперёд Князь.
— Вот, взгляни, — Ермолай протянул Бориславу три берестяных свитка. — Прочти, и коль согласен, тебе лишь только подпись свою княжескую приложить нужно.
Князь внимательно прочитал все три берестяные грамоты, потом взглянул на Ермолая, и коротко сказал:
— Ты с ума сошёл, старый!
— Князь, твой выбор. Коль хочешь ты Любаву заполучить, то нужно сделать так, как я сказал. А коли нет, то выкинь блажь дурную из головы, и займись делами государственными.
— От чего я терплю все твои дерзновенные выходки?
— Да от того, что с младых ногтей я тебя знаю. И на вот этих вот руках качал тебя. И обучил тебя всему чего ты знаешь. И советы дельные давал, от которых тебе было лишь благо одно. И дядька я твой — брат родной отца твоего, коль ты запамятовал.
Князь покачал головой:
— Я помню всё, Ермолай. Всю доброту твою и заботу. Всю ту помощь, помню, которую ты мне оказал.
Борислав помолчал немного, еще раз прочел свитки и решительно сказал:
— Давай перо и чернила.
— Вот и хорошо, вот и славно, — старик удовлетворенно потер руки. — А, чтоб вышло ещё лучше, гонцами отправимся я, и внук мой — Любислав.