Взял в трактире полуштоф, хоть с утра и рановато,
И в углу подсел за стол к одноногому солдату,
Крик извозчиков стоял, день над Вяткой занимался,
«Выпьем водки? — я сказал, „Вижу — ты отвоевался“.

Он лишь хмуро промолчал, глянув мельком исподлобья,
Зверем битым прорычал, а затем добавил злобно:
„Ты тут водку жрёшь с утра, не голодный и накормлен,
Мы ж не требуя наград там для вшей все были кормом,

Тиф брюшной косой косил, потерял в бою я брата,
Ни о чём ведь не просил, лишь домой попасть обратно,
Ногу оторвал снаряд, чуть под Вильно не убило,
Всё ему благодаря, благодетель царь-кормилец.“

И рукой костыль беря, половому мелочь сунул,
На стене портрет царя, на него он смачно плюнул,
А допив стакан до дна — говорил, что стало жарко,
Заказал ещё вина, подкурив свою цигарку.

Но уже жандарм бежал, он за раз скрутил солдата,
На полу солдат лежал, улыбаясь виновато,
Снисхождения не ждал и не требовал поблажки,
Со стены портрет свисал, где кровавый Николашка.

Я тогда подумал :» Чёрт! Для чего ж себя ты гробил?
За собой костыль влечёшь, а мои ноги то — обе,
А в трактире мужики предавались пьяной блажи,
Похватались за грудки да комаринского пляшут.