Говорили, когда отцветает белая сирень — начинается лето. Поедем на вокзал, диктовать название станции в маленькое окошко. Паковать чемодан, на который нужно сесть, чтобы застегнулись ремешки. А потом мелькающие огни в окошке, длинные перелески, цепочка изб где-то внизу, у невидной реки. Ах, как замирало сердце, всё сильнее с кадым километром. Ожидание свободы, жизни, совсем отличной от той, что оставалась дома. Поезд с лязганием останавливался на полустанках, выпускал пар, вздыхал. Мы спускались из вагона по металлической лесенке (с последней ступеньки приходилось спрыгивать), покупали у старушек пирожки в промасленной бумаге, с пятнами от сочной начинки; кулёчки с хворостом, тыквенные семечки. Приносили в купе пластиковые стаканы с душистой первой клубникой, поспешая, чтобы успеть до недовольного окрика проводницы, которая пересчитывала пассажиров, как цыплят. Поезд трогался, рождая особенное чувство пустоты в животе. Перрон уплывал назад. Лето было впереди.

Правильно говорят, что каждая встреча, каждый разговор неслучайны. Сначала я загрустила, потом подумала: а может, всё так и должно быть? Идти своим чередом? В итоге все винтики встали на свои места. Теперь я знаю, что мне делать дальше и как поступать.

Вернуться в город, из которого вырос — это как остаться на ночь в старом доме, где стены будто скукожились и комнатка стала маленькой и тесной, но всё той же знакомой и уютной. Где знаешь каждую дырку на обоях: эта от картинки с котятами, та — от календаря за бог знает какой год. Это как всунуть ноги, уставшие с дороги, в пушистые домашние тапки.