Степан вошёл в её жизнь просто и незаметно, но напористо и неотвратимо, как надвигающаяся грозовая туча, что закрывает собой половину неба, и ты понимаешь, что от неё никуда не деться.
Рассудительный и правильный, экономный и бережливый, он буквально через неделю сделал ей предложение.
Маша, не веря своим ушам, попросила время подумать. На что Степан сказал, что время деньги и думать тут нечего. После чего привёл несколько доводов о пользе и полезности совместного проживания и совместного ведения хозяйства. Говорил он это всё, так правильно, рассудительно и убедительно, что Маша согласилась.
И опять, в её мечтах возникло белое свадебное платье, невесомая фата и марш Мендельсона.
Однако Степан эти мечты срезал на корню. Сказал, что шикарной свадьбы не будет — это слишком дорого, а они, просто-напросто распишутся, пригласят домой его и её родителей, посидят в узком кругу, и на этом церемония закончится. Маша попыталась, что-то возразить, но все её возражения разбились о железные доводы Степана.
Маша повздыхала немного, но согласилась: ведь решения должен принимать все-таки мужчина.
А через пару месяцев Маша поняла, что это не совсем то о чём она мечтала, что это не та семейная жизнь о которой она грезила в своих детских фантазиях и девичьих мечтаниях. Степан оказался весьма своеобразным человеком. Правильность и рассудительность его, оказались обыкновенным занудством. Бережливость и экономность — скупердяйством и жмотничеством.
За каждую свою трату Маша должна была перед ним отчитываться. Даже покупка нижнего белья должна была согласовываться с главой семейства, когда после долгих подсчётов, рассуждений и тщательнейшего рассмотрения разнообразных вариантов, она получала энную сумму на покупку данного интимного предмета одежды.
И всё бы ничего, но Степан начал позволять себе подымать на неё руку. Маша терпела — ей нужен был муж, нужен был отец для её ребёнка, для её Витюшки.
Тщательно припудривала синяки, придумывала и рассказывала на работе разнообразные истории о том, как ночью она споткнулась и ударилась о шкаф, дверь, угол…
Правду знала лишь её двоюродная сестра и её муж, который периодически порывался поговорить со Степаном по-мужски, но Маша ему это категорически запрещала.
Так продолжалось больше восьми месяцев. Терпение у Маши лопнуло, когда муж ударил Витюшку, за то, что тот сделал себе бутерброд из колбасы которую Степан купил.
Маша прижала к себе плачущего сынишку, глаза её сверкали:
— Уходи! — сквозь сжатые зубы прошипела она.
— Маша, ты что, ничего не понимаешь? — начал было Степан.
— Убирайся! Прочь! Из моего дома! — чуть ли не по слогам, твёрдо произнесла Маша.
— Вот как, — протянул Степан, и ничего больше не сказав, оделся и ушёл.
Ночью, прислушиваясь к мерному дыханию спящего рядом сына, она думала. Представляла предстоящий разговор с мужем. Мысленно выслушивала его оправдания и извинения, готовила и проговаривала в уме различные ответы, ставила ультиматумы. Прощала и снова выгоняла его. Лишь под утро, окончательно устав от не случившегося ещё разговора, она забылась тревожным сном.
Степан пришёл вечером, вместе с мамой.
Они обошли всю квартиру — её квартиру, внимательно всё осмотрели, и очень тщательно и скрупулёзно подсчитали затраты Степана, которые он вложил в ремонт и в обстановку этой квартиры. Изъяли купленные и подаренные Степаном и его родственниками ей и её ребёнку вещи. Потребовали вернуть часть коммунальной платы, что он платил все эти месяцы. Напоследок Степан забрал из холодильника колбасу, что покупал и ушёл.
Маша молчала. Ей было ничего сказать. Она ожидала, что Степан будет хоть как-то оправдываться, просить прощения, извиняться, пытаться наладить отношения. Ожидала чего угодно — криков, скандала, но не вот этого расчётливого представления устроенного им и его мамой.
Маша пошла к двоюродной сестре и там, расплакавшись всё рассказала.
Все годы, всегда и во всём, в этом доме она находила поддержку и утешение. Но сегодня муж двоюродной сестры, выслушав её причитания, сказал ей следующее:
— Вот смотри: это у тебя, за последние пять лет, который брак? Неважно — гражданский ли, или официальный. Третий или четвертый?
— Третий.
— Ага! И в каждом ты живёшь максимум год. И каждый раз, ты выбираешь себе нечто «Особо Интеллектуальное»: либо законченную пьянь, либо мошенника, либо отпетого садиста и сквалыгу в одном флаконе, как в последнем случае. Тебе не брак нужен, не муж и не отец твоему ребёнку, тебе страдания нужны. Тебе страдать и мучиться надо. Чтоб жалели тебя все вокруг. И все жалеют тебя — такую разнесчастную. А я, уж извини, жалеть не буду.
— Дорогой, — укоризненно произнесла двоюродная сестра.
— Что — Дорогой? Я, что не правду говорю? Я немного разбираюсь в людях. И вижу, что в этом случае — человеку нужны трудности. Сознательно или бессознательно себе их создать, чтобы потом с ними успешно справиться! — он перевел дыхание. —  Извини за резкость. А насчет твоего Стёпы, я ведь неоднократно предлагал поговорить с ним по-мужски. Поговорил бы — глядишь, и всё нормально было бы.
Поначалу, Маша не поверила своим ушам, но потом обдумавши всё услышанное, осознав правоту сказанного и взглянув на вещи совсем под другим углом, как-то сразу успокоилась, собралась, и приняла окончательное твёрдое решение.
Назавтра Маша подала на развод.
«Всё! — решила она для себя. — Никаких мужиков, супругов, сожителей! Хватит! Ну их всех к чертовой матери!»
И как-то сразу легче на душе стало — спокойнее.
Но всё равно, по ночам, тихонечко, не отдавая сама себе отчёта и обманывая саму себя, она мечтала. Она мечтала не о свадебном платье, белой фате и о Марше Мендельсона. Она мечтала быть замужем, и не просто замужем, а За Мужем — за человеком, как за каменной стеной.