**
В дни душевного ненастья
и вдвойне в часы разлук,
поняла-нет выше счастья
ласки материнских рук…

Мамочка, как не хватает
мне заботы рук твоих,
что тревоги утешали
беспокойных дней моих…

Пахли хлебом твои руки
/крепко в памяти моей/
И теперь вдали, в разлуке,
эта память всё сильней

там, на дне души глубокой.
Вспоминаю в тишине
твои руки пахли Богом
и защитой были мне.

Твои руки пахли домом.
И когда в душе дожди
я благодарю ладони
терпеливые твои.

В миг непрошенной печали
прикоснуться бы к тебе
и почувствовать губами
рук тепло, что вдалеке…

— Баер Анжела

**
Даны мне были мамины глаза
густого цвета переспелых вишен.
Нам говорили: ваши голоса
не различить — одно и то же слышим.

Одной и той же звуковой волной
дыхание несёт, пока нас двое.
Но этот разговор меня со мной
в любой момент прервёт гудок отбоя.

А дальше будет просто тишина,
и не соприкоснуться голосами.
Не голосить. Не плакать. Я одна,
но я смотрю на мир её глазами.

— Ольга Старушко

**
Спать бы ночами, а я проживаю детство — мама и с бритвой папка, большой и сильный. Кисточкой — вжик по носу мне пеной мыльной, чтоб не кривлялась в зеркале из кокетства. Мама в «пушистом» платье из крепдешина. Как из фарфора куколка на комоде. Как балеринка. Или чего-то вроде…
Я понимаю — это всего вершина — шумного дома, который казался замком, радости общей, «всехной» любви бессловной… крепкой-прекрепкой. А потому что — кровной, равной лишь языку, примёрзшему к санкам.
Спать бы ночами. А я проживаю юность. Заполночь, зябко… страшно домой — там папка. Ох и влетит дочурке по попе тапкой… Как бы не взвизгнуть. Мама бы не проснулась.
Спать бы ночами. А я проживаю старость. Мамину старость. И юность своих мальчишек. Будь он неладен, сердца её излишек — разорвалось. Иначе бы здесь осталась.
Спать бы ночами. А я наливаю водки, ставлю к портрету мамы. Как на погосте.
Папка-то с нами. Уплыл порыбачить просто. С дедом каким-то странным.
В скрипучей лодке…

— Вес На

**