Об Антологии русского верлибра, 1991 год, изд. Прометей, Москва.
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ
Известно, что из груши нельзя сотворить яблоко, а детеныш вороны не может быть ласточкой. Известно также (по крайней мере профессионалам), что верлибр не «переписывается» каноническим стихом, каким бы мастерством ни обладал переводчик, а, в свою очередь, ни один канонический текст не превращается в свободный путем снятия рифм и нарушения размера. Следовательно, искусство либрического и техника канонического стихосложения — есть два принципиально разных метода освоения действительности. А это значит, что и в самом объекте исследования существуют зоны, доступные как только одному, так и только другому методу. Разумный подход предполагает ведение разработок по двум параллельным направлениям. Однако вместо этого мы долгие десятилетия в поисках драгоценных крупиц с удивительным упорством перемалывали уже отработанные пласты, в то время как рядом оставались нетронутыми целые залежи. Да, велика на Руси сила инерции, глубока потребность безмятежно (иногда с помощью вовремя опущенных век) катиться «вперед» по накатанным рельсам. Отсюда и неприятие всего нового, и в частности верлибра, резко отличного от устоявшихся литературных методов. Неприятие искренне и вполне сочетающееся с провозглашенной сверху идеей построения канонического мира, населенного каноническими душами, умами, литературами и прочими его составляющими.
Конечно, был и другие, правда, менее глубокие причины противодействия верлибру, мы же остановимся на некоторых выставляемых против него аргументах. Один из наиболее распространенных — «принадлежность» верлибра жанру прозы. «Но ведь это же проза!» — так зачастую восклицают те, кто просто не готов к признанию поэзии там, где нет традиционных опознавательных знаков. В основе такой реакции лежит давно укоренившееся заблуждение, трактующее поэзию как жанр. В действительности же, поэзия — это определенное (апогейное) состояние жанра, в качестве которого могут выступать и живопись, и графика, и проза, и канонический стих, и — свободный, и любая другая область интеллектуального творчества. К примеру, в оригинальных работах Вадима Сидура и Юрия Брусовани (их графика представлена в антологии) или же в прозаических миниатюрах Михаила Орлова поэзии явно больше, чем просто смысла в многострочных виршах некоторых «удостоенных» деятелей российского стихосложения. Для верлибра поэзия также лишь суть его определенного состояния, ибо и в этой форме таятся немалые чисто версификационные возможности. Правда, недостатки и просчеты здесь более зримы. Особенно верлибр не терпит фальши и лжи, что опять-таки не способствовало его признанию теми, для кого литература была и остается сферой обслуживания.
Другой, также распространенный довод противников свободной формы опирается на концепцию, рассматривающую верлибр как десант западноевропейской культуры (такова, в частности, гипотеза покойного А. Коваленкова). Точка зрения, полярная этой и поддерживаемая некоторыми сподвижниками верлибра, представляет последний как первую стихотворную традицию в русской литературе.
На мой взгляд, доля истины присутствует в каждой из данных позиций, но ни одна из них не отличатся достаточной корректностью. Тезис о вторжении верлибра с чуждого Запада легко опровергается многочисленными в русской словесности примерами обращения к этому жанру. Это и Пушкин, и Лермонтов, и Блок, и Кузмин, и Гуро, и Маяковский, и Хлебников, и многие другие. В то же время не совсем уместно, определяя историческое место верлибра, употреблять слово «традиция». Здесь есть элемент натяжки, ибо несмотря на приведенные примеры, в русской классической литературе (да и в более поздней), не было по существу ни одного крупного мастера, работающего только верлибром и оставившего сколько-нибудь значительное наследие в этой области. Для всех вышеназванных поэтов (как и для тех, кого можно еще назвать) употребление свободной формы носило эпизодический, случайный характер. Профессионалами этого жанра по большому счету никто из них не был.
«Контртрадиция» — вот слово, наиболее точно отражающее положение верлибра в русской литературе, начиная с прошлых веков и вплоть до 70-х годов нашего столетия. Причем контртрадиция, испытывающая в последние десятилетия нарастающее влияние западноевропейской и американской поэзии. Контртрадиция, не имеющая до недавнего времени тенденции к росту и отмеченная посменными периодами спада и подъема. Так, «расцвет» верлибра, обозначенный в предреволюционные годы и продлившийся с некоторым ростом до середины тридцатых годов, сменился длительным периодом глубокого спада и затишья. В середине 60-х годов намечаются новые сдвиги, связанные с появлением в литературе (разумеется, неофициальной) ряда поэтов, для которых верлибр — одна из основных форм работы со словом. Характерным для них был большой опыт переводческой деятельности, что, безусловно, наложило печать на их оригинальное творчество. В целом эта волна, будучи также еще очень слабой, не получила распространения и в дальнейшем по существу захлебнулась. Решающим же в судьбе верлибра я бы назвал период конца 70-х — начала 80-х годов. Собственно, все наиболее мощные силы, продвигающие нынче верлибр, дебютировали именно в это время. Их отличительные черты — более высокий стартовый уровень, быстрое, тотальное овладение разнообразной техникой свободного стиха, уверенность в его скором признании и отсутствие комплекса неполноценности, присущего прошлым поколениям верлибристов. Год 1988-й — год появления сборника «Белый квадрат» — стал знаменательной вехой и истории русского свободного стиха. Стремительность, с которой этот сборник завоевал симпатии читателей и спровоцировал целый шквал рецензий, статей и откликов в прессе («Московские новости», «Известия», «Московский комсомолец», «Советская культура», «Книжное обозрение», «Литературная Россия», «Литературная газета», «Московская правда», «Вечерняя Москва», «Московский литератор», «Литературное обозрение»…), доказала существование в нашей литературе определенной ниши, предназначенной исключительно для верлибра. Так или иначе, выход «Белого квадрата» и сопутствующий ему успех обозначили становление верлибра как жанра. Плацдарм был занят, однако он еще требовал своего упрочения, что, в свою очередь, диктовало необходимость привлечения новых сил. При этом было несколько рискованным слишком далеко отклониться от уже признанного в этой области направления. И это исключало на том этапе создание антологии верлибра, которая, как и любая антология, должна охватывать весь спектр ведущихся разработок. Составляя вслед за «Белым квадратом» сборник «Время Икс», я старался учитывать этот фактор, хотя соблазн «сбросить» весь существующий на тот момент потенциал был чрезвычайно велик. Сборник «Время Икс», вышедший в начале 1990 года и представивший творчество 18 верлибристов, был неким промежуточным ходом с целью удержать интерес к верлибру на достигнутом уровне и подготовить читателя к грядущей антологии. Другим таким связующим мостом предполагалась составленная мною и опубликованная в альманахе «Поэзия» (№ 58) «Антология одного верлибра», расширившая диапазон представления до 67 авторов. Кстати, та легкость, с которой эта работа была принята в редакции, явилась свидетельством состоявшегося перелома в отношении к верлибру, ибо даже для данного печатного органа, известного своими самыми широкими взглядами на современную поэзию, подобная «вольность» еще несколько лет назад была бы просто немыслимой.
Так, с выходом сборника «Время Икс» и последующей публикацией в альманахе, читатель становится достаточно подготовленным к данной антологии, вобравшей в себя работы 360 авторов (более 1600 текстов) и охватившей, как я надеюсь, все основное, что было сделано в области русского свободного стиха, не считая ранних и не очень характерных опытов.
Каковы же были источники формирования предлагаемой читателю антологии?
Основной — это поток рукописей. За последние несколько лет мною было рассмотрено свыше 3000 рукописей, полученных со всех регионов страны. Центрами ведущих разработок, бесспорно, являются Москва и Ленинград. Достаточно широко русский свободный стих распространен по всей территории России и на Украине, менее — в Белоруссии, Казахстане, Молдове и на Кавказе. Наихудшая ситуация с верлибром в республиках Средней Азии, а также в Прибалтике. Последнее, оказалось неожиданным, ведь для литовской, латышской и эстонской поэзии верлибр — давно утвердившая себя традиция. Вероятно, здесь сказывается общая усталость русскоязычной культуры в прибалтийских республиках.
Другой источник — обзор выходящих сборников и периодических изданий. Данная работа стала особенно эффективной в последние полтора-два года, в связи с резким ослаблением цензуры и редакторского контроля. Практически в каждом четвертом сборнике этого периода встречались тексты, которые с большей или меньшей точностью следовало отнести к жанру верлибра. Однако, процент отсева здесь был явно выше, чем при обзоре поступающих рукописей, авторы которых в основном ориентированы на верлибр, что, кстати, еще раз подтверждает малую пригодность опыта канонического стихосложения для работы свободным стихом.
Еще один канал — «общение» с материалом, оседающим в редакциях издательств журналов, тайные сусеки которых сравнимы с уникальными прижизненными захоронениями. Так, в редакции журнала «Таллини» я «наскочил» на почти никому не известного верлибриста Георгия Кириллова, а в «Новом мире» аналогичным открытием стал киевский поэт Игорь Винов. Еще ряд интересных авторов оказался в антологии в результате именно такого рода изыскательской деятельности.
Хочу выразить благодарность моим старым сподвижникам — Сергею Шаталову и Арво Метсу, действительно заинтересованным в широком представлении верлибра и представившим в мое распоряжение несколько ценных рукописей.
Нельзя объять необъятное, и, безусловно, за бортом этой книги остаются поэты, достойные участия в ней. Но я надеюсь, что потери не носят решающего характера и еще будут в дальнейшем восполнены. В целом в антологии представлены все основные направления в области верлибра — и тексты лирико-философского содержания, и тексты — конструкции, и тексты — парадоксы, и тексты — медитации, и даже тексты публицистического толка, несмотря на мое прохладное к ним отношение. Любители «бессодержательной» поэзии, построенной на принципах свободного потока сознания, также найдут для себя немало интересного.
Я надеюсь, что мне удалось преодолеть собственные симпатии и убеждения, вполне уместные при составлении группового сборника, но совершенно недопустимые при работе над антологией. Правда, одна моя позиция — предпочтение миниатюрам — оставалась в силе, ибо миниатюра — не только рациональный способ мышления, но и самая гуманная форма общения с читателем, несказанно уставшим от всевозможных длиннот и риторик.
С точки зрения жанровых признаков диапазон представления также велик — от верлибров, близких к прозе (работы Сосноры), до текстов, граничащих с белым стихом.
Нашли свое место и либрические опыты представителей канонической школы — феномен, на мой взгляд, любопытный.
Антология имеет и научную ценность. Собственно, только теперь на базе просеянного и синтезированного материала становятся реальными достаточно корректные обобщения и выводы.
Лично же для меня издание антологии означает возможность впервые за долгие годы борьбы остановиться, расслабиться, заново оценить и, может быть, даже переоценить свои устоявшиеся взгляды, как на верлибр в целом, так и на его действительную роль в современной русской культуре. То есть попытаться несколько изменить когда-то сложившуюся и окаменевшую с годами систему координат и, вероятно, увидеть то, что читатель книги — а он и есть последний и высший Судия — своим беспристрастным и незамутненным оком обнаружит сразу.
Так или иначе, с выходом данной антологии в истории русского верлибра завершается период его становления и начинается время спокойного осмысления пройденного пути и назревающей аккумуляции сил на его наиболее перспективных направлениях.