Рассказывали мне: вышел русский генерал-беженец на Плас де ла Конкорд, посмотрел по сторонам, глянул на небо, на площадь, на дома, на пеструю говорливую толпу, почесал переносицу и сказал с чувством:
-- Все это, конечно, хорошо, господа! Очень даже все хорошо. А вот… ке фер? Фер-то ке?
Генерал -- это присказка.
Сказка будет впереди.

* * *
Живем мы, так называемые лерюссы {Русские (фр.).}, самой странной, на другие жизни не похожей жизнью. Держимся вместе не взаимопритяжением, как, например, планетная система, а -- вопреки законам физическим -- взаимоотталкиванием.
Каждый лерюсс ненавидит всех остальных столь же определенно, сколь все остальные ненавидят его.
Настроение это вызвало некоторые новообразования в русской речи. Так, например, вошла в обиход частица «вор», которую ставят перед именем каждого лерюсса:
Вор-Акименко, вор-Петров, вор-Савельев.
Частица эта давно утратила свое первоначальное значение и носит характер не то французского «Le» для обозначения пола именуемого лица, не то испанской приставки «дон»:
Дон Диего, дон Хозе.
Слышатся разговоры:
-- Вчера у вора-Вельского собралось несколько человек. Были вор-Иванов, вор-Гусин, вор-Попов. Играли в бридж. Очень мило.
Деловые люди беседуют:
-- Советую вам привлечь к нашему делу вора-Парченку. Очень полезный человек.
-- А он не того… не злоупотребляет доверием?
-- Господь с вами! Вор-Парченко? Да это честнейшая личность! Кристальной души.
-- А может быть, лучше пригласить вора-Кусаченко?
-- Ну нет, этот гораздо ворее.
Свежеприезжего эта приставка первое время сильно удивляет, даже пугает:
-- Почему вор? Кто решил? Кто доказал? Где украл?
И еще больше пугает равнодушный ответ:
-- А кто ж его знает -- почему да где… Говорят -- вор, ну и ладно.
-- А вдруг это неправда?
-- Ну вот еще! А почему бы ему и не быть вором!
И действительно -- почему?

* * *

Соединенные взаимным отталкиванием, лерюссы определенно разделяются на две (категории: на продающих Россию и спасающих ее.
Продающие живут весело. Ездят по театрам, танцуют фокстроты, держат русских поваров, едят русские борщи и угощают ими спасающих Россию. Среди всех этих ерундовых занятий совсем не брезгуют своим главным делом, а если вы захотите у них справиться, почем теперь и на каких условиях продается Россия, вряд ли смогут дать толковый ответ.
Другую картину представляют из себя спасающие: они хлопочут день и ночь, бьются в тенетах политических интриг, куда-то ездят и разоблачают друг друга.
К «продающим» относятся добродушно и берут с них деньги на спасение России. Друг друга ненавидят белокаленой ненавистью:
-- Слышали, вор-Овечкин какой оказался мерзавец! Тамбов продает.
-- Да что вы! Кому?
-- Как кому? Чилийцам!
-- Что?
-- Чилийцам -- вот что!
-- А на что чилийцам Тамбов дался?
-- Что за вопрос! Нужен же им опорный пункт в России.
-- Так ведь Тамбов-то не овечкинский, как же он его продает?
-- Я же вам говорю, что он мерзавец. Они с вором-Гавкиным еще и не такую штуку выкинули: можете себе представить, взяли да и переманили к себе нашу барышню с пишущей машинкой как раз в тот момент, когда мы должны были поддержать Усть-Сысольское правительство.
-- А разве такое есть?
-- Было. Положим, недолго. Один подполковник -- не помню фамилии -- объявил себя правительством. Продержался все-таки полтора дня. Если бы мы его поддержали вовремя, дело было бы выиграно. Но куда же сунешься без пишущей машинки? Вот и проворонили Россию. А все он -- вор-Овечкин. А вор-Коробкин -- слышали? Тоже хорош. Уполномочил себя послом в Японию.
-- А кто же его назначил?
-- Никому не известно. Уверяет, будто было какое-то Тирасполь-сортировочное правительство. Существовало оно минут пятнадцать-двадцать, так… по недоразумению. Потом само сконфузилось и прекратилось. Ну, а Коробкин как раз тут как тут, за эти четверть часа успел все это обделать.
-- Да кто же его признает?
-- А не все ли равно! Ему, главное, нужно было визу получить -- для этого он и уполномочился. Ужас!
-- А слышали последние новости? Говорят, Бахмач взят!
-- Кем?
-- Неизвестно!
-- А у кого?
-- Тоже неизвестно. Ужас!
-- Да откуда же вы это узнали?
-- Из радио. Нас обслуживают три радио: советское «Соврадио», украинское «Украдио» и наше собственное первое европейское -- «Переврадио».
-- А Париж как к этому относится?
-- Что Париж? Париж, известно, -- как собака на Сене. Ему что!
-- Ну, а скажите, кто-нибудь что-нибудь понимает?
-- Вряд ли! Сами знаете, еще Тютчев сказал, что «умом Россию не понять», а так как другого органа для понимания в человеческом организме не находится, то и остается махнуть рукой. Один из здешних общественных деятелей начинал, говорят, животом понимать, да его уволили.
-- Н-да-м…

* * *
-- Н-да-м…
Посмотрел, значит, генерал по сторонам и сказал с чувством:
-- Все это, господа, конечно, хорошо. Очень даже все это хорошо. А вот… ке фер? Фер-то ке?
Действительно -- ке?