Вот и вышел, наконец, закон о защите русского языка. Его давно ждали. Помню, я работая в редакции одного из московских журналов зав. отделом искусств, получала от читателей множество писем. Страна буквально взывала, кричала об этой насущной проблеме. И тогда я написала вот этот очерк.
Здравствуйте друзья! Передо мной ваши письма. В них не только добрые слова по поводу своевременной рубрики «В начале было слово», но и многочисленные горячие мысли, о родной русской речи, о языке. Вот некоторые из них.

Серафима Васильевна Зорина из Москвы пишет: «Когда к нашему сыну, вполне нормальному старшекласснику, приходят друзья, они сразу начинают говорить на каком-то почти непонятном, тарабарском языке: „Кликуха, тащиться, стебануть, фуфло, оттянуться, крутой, прикид, ништяк“… Что это, кризис русского языка или это мы так безнадежно устарели?» Пенсионер В. Дадыко со станции Удельная сердито пишет: «Слушать противно, когда в электричку вваливаются эти остолопы и орут: „Падло, канай, блин“. Это они так видите ли общаются». Уважаемый В. Дадыко, вы употребили очень уместное слово «остолоп». Объясняю его. В Древней Руси селения огораживали бревенчатыми «столпами» — кольями. Отсюда и пошло «кол дубовый», «осина стоеросовая», «остолоп», что и сегодня означает — дурной, примитивный верзила.
А вот что написал Игорь Скривенко из Твери: «Я теперь смотрю футбольные матчи только по телевизору. Ходить на стадион стало противно. Вокруг мат-перемат. Молодые орут, как уголовники. Я сам не ангел. Но тут — приходишь домой как оплеванный. Скажите, может к этому пора привыкать? Может это теперь уже норма?»
Нет, уважаемый Игорь, привыкать к грязной речи не надо. И для русского языка это вовсе не норма, а лишь незначительный пласт речи. Так называемый — АРГО, от французского слова «argot». Как разъясняют словари, и этимология арго — диалект определенной социальной группы, первоначально воровской язык. Рожденный в зоне, в деклассированной среде заключенных. Он просачивается, проникает в нашу обыденную речь, искажая, огрубляя, уродуя ее.
Специфический язык есть и у студентов, и у геологов, и у моряков — это социальный и профессиональный сленг. Мы же сегодня говорим о блатном арго.
ХХ век в России, век социальных катаклизмов, провел через места заключений массу людей. Употребление в бытовой речи «блатной фени» даже создавало для молодых ощущение некой воли, силы, удали. И еще — самоутверждения.
Послевоенное поколение середины ХХ века хорошо помнит песни тех лет, распевавшиеся под гитару. Вновь ожила тогда почти позабытая бессмертная «Мурка»: Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, дорогая, здравствуй, моя Мурка, и прощай. Ты зашухарила всю нашу малину и теперь маслину получай". А нестареющий мат? К слову сказать «матерные» фразеологизмы (от слова «мать») по одной из версий имеют тюркское происхождение. Вот, например, одна из них. В период нашествия на Русь татаро-монгольских орд, враги, захватив город или село, брали в плен русского воина или просто жителя и, дабы разузнать нечто нужное, подвергали его истязаниям. Но самой страшной из пыток была не физическая — самым страшным для православного человека было глумление над его матерью. Публичное изнасилование ее врагами на глазах сына… Как же должна была измениться наша психика и мораль, чтобы то, что вызывало нестерпимую душевную боль, превратилось в ее полную противоположность. Мат сегодня звучит повсюду — нагло, скабрезно, походя. И с этим надо бороться.
Академик Д.С.Лихачев, например, определил арго как «первобытный примитивизм». Действительно, чем более первобытна и жестока жизнь, тем вольготнее становится «фене». Рожденная внутри зековской общины с ее рабским укладом и жестокой иерархией, с паханами во главе клана, с ворами в законе, авторитетами, с коблами, лярвами, она отражает звериные нравы. Ведь там раздавлено само понятие личности. Люди делятся на группы по признаку выполняемых функций: «шибдзики», «гаврики»,"охмурялы","мужики","волосатики", «дубаки». Да и вообще самого слова «человек» на арго нет. В крайнем случае «человеком» может именоваться вор в законе. А у обычного «шибздика» не голова, а «арбуз», не лоб, а «чердак», не нос, а «нюхало», не рот, а «едало» и так далее. И уж конечно, «шибздик» не идет, а «катится», не влюбляется, а «западает». Узнаёте некоторые словечки, которые, казалось бы, так безобидно прижились в нашей речи?
Вот, к примеру, яркий образец арго — письмо с воли в зону. Здесь не только искалечен русский язык, искалечена сама человеческая судьба. Привожу лишь короткие отрывки.
«Здорово, дед. Вот прошло больше пяти лысаков, как я от хозяина. Отросла легоша. Пока сел на дно после срокОв. Вспоминаю Усть-Илим, где мы с тобой торчали, как дурной сон… Балдел неделю в Иркутске. На бану стакнулся с шлепарами Кокой и Лёхой, которые там тасуются…» (Вот оно, попалось «наше» словнчко — «тасоваться», то есть собираться там, где тасуют и сдают карты. Современная же версия такой «сходки» имеет несколько иной смысл и звучит по-иному: «тусовка», «тусоваться». — И.Р.) «Когда мы штевкали у балка, наклюнулся Лысач. Я с ним мотал второй срок, пацан крутой…»
Вот опять «родное» словечко попалось -«крутой». Как же крепко оно въелось во все поры жизни! Есть от чего встревожиться. Высокие понятия добра, любви, справедливости подменяются антиподами — злыми, жестокими прописями: «Не верь, не бойся, не проси». И далее: «Лучше украсть, чем просить», «чтоб жить, надо давить»…
Арго изощрен, агрессивен, разнообразен. Активно извращая речь, он порой прикидывается безобидным.
Вспоминаю киностудию «Мосфильм» середины 70-х годов. Мой муж художник-постановщик картины «Дерсу Узала» Юрий Ракша запретил рабочим на съемочной площадке материться. Грозил штрафом за всякое слово матом. И те, сооружая декорации, (представляете?) послушно исключили мат из обихода. Но японский режиссер этого фильма Акиро Куросава, почти не знавший русского (общались на английском) после съемок долго допытывался, «что это рабочие постоянно выкрикивают: „ёшкин кот“, „ядрена феня“,"елки-моталки»,"ядрена вошь", «ядрёна Матрёна», «туды её в качель» и пр." Мне пришлось долго, не без лукавства и с трудом «переводить», объяснять Куросаве, этот «речевой фолклорный примитив». А как бы пришлось нынче переводить ему с фени на русский или на английский наш сегодняшний постоянный «блин»: «Ну, что, блин?» Или: «Во, блин, даешь!»?
Арго разрушает не только синтаксис, морфологию, семантику речи. Он калечит саму душу человека. Однако живуч, его и «каленым железом» порой не вытравишь. А противоядие ему лишь одно — нравственность, духовность гармоничного общества, которая начинается, кстати говоря, с семьи. Вашей семьи. По поводу арго с нашими детьми нужно и должно говорить, разговаривать. Постоянно и терпеливо объяснять его истоки. Да и сам богатейший наш русский чудо-язык, как полноводная река, настолько силен, что стремясь к самосохранению, к традиционным формам, постепенно буквально растворяет нечистоты, любые притоки аргоизмов. И так хочется надеяться, что в новом тысячелетии исчезнут бомжи, нищие, воры с их «малиной» и липкой заразной феней. И после духоты арго, как глоток свежего воздуха, будут звучать высокие слова поэта: «Когда меня волной холодной объемлет мира суета, /Звездой мне служит путеводной/ Язык, любовь и красота».