Олегу десять. Он считает звёзды. Он самый главный в мире астроном. На кухне гости произносят тосты.
В квартире пахнет ягодным вином. На полустанке из тетрадных клеток садятся человечки в поезда. В Созвездии Больших Десятилеток горит его, Олегова, звезда. Конечно, населенная, а как же. Вселенная не терпит пустоты.
Олег однажды прилетит и скажет: вот мы, земляне, помыслы чисты, космические карты безупречны, поскольку я их долго рисовал. Особенно красиво вышел Млечный. Хотите — я задействую штурвал и покатаю вас по Андромеде. И мама вам нальёт тарелку щей.
Друзья, и, кстати, я прошу заметить — мы перестали воевать вообще. Да что нам на земле заняться нечем? Как будто нам другого дела нет. Олегу десять. Сон его расцвечен десятками блуждающих комет.

Олегу сорок. Экая досада. Все говорят — расклеился, потух. Он сторож ботанического сада и грусти несменяемый пастух. Работы много, отдых не обещан, для оптимизма никаких причин. Созвездия уставших биться женщин и разочаровавшихся мужчин в галактике, увы, не существует ни завтра, ни сегодня, ни вчера.
Но по ночам, как на передовую, Олег выходит на квадрат двора в кроссовках, подобающих аскету, романтику весьма не юных лет. Олег садится в старую ракету, в холодный металлический скелет и это, правда, слишком несерьёзно, неслава здесь таким и непочёт.
Олегу сорок. Он считает звёзды. Он самый глупый в мире звездочёт. Из темного вселенского Замкадья, нетающих снегов и черных вод зовут Олега кочевые братья,
зовут и сверху смотрят на него.

И дворник замечает, как над лесом, где бабки собирают череду, взмывает груда ржавого железа, летит и превращается в звезду. И кашляет сигналами динамик, и сразу начинается гроза. Олегу что, Олег остался с нами. Ему пока им нечего сказать. Сон у Олега рваный, неспокойный, и настроение тоже на нуле. Но будет день, но прекратятся войны. Да где угодно.
Ну и на Земле.