«Жизнь моя — черновик». Как алчная мать и старый психиатр-извращенец сгубили Нику Турбину в 27
Сперва скептики не верили, что ребенок способен писать столь драматичные и даже пугающие произведения. Но когда маленькая Ника Турбина начинала декламировать, — с надрывом и театральными паузами — все сомнения отпадали. Девочка стала литературным феноменом, но слава закатилась так же быстро, как накрыла Нику.
17 декабря 1974-го в Ялте родилась девочка, о которой до сих пор слагают легенды. Более того — о ней снимали документальное, а теперь и художественное кино: в следующем году на экраны выйдет фильм «Ника», создаваемый по мотивам истории юной советской поэтессы.
Ника Торбина, взявшая впоследствии псевдоним Турбина, появилась на свет в результате случайной связи художницы Майи Никаноркиной и певца Георгия Торбина, так что папа никогда не участвовал в воспитании наследницы. Ребенок рос с мамой и бабушкой Людмилой Карповой. В три года малышка начала рифмовать первые строки: била по клавишам рояля и сочиняла, говоря, что «внутри столько слов, что теряешься…»
С раннего детства Ника страдала бронхиальной астмой, диабетом и аллергией на шерсть животных. Поговаривали, что несмотря на все это, мать и бабушка постоянно курили и держали в доме несколько кошек. Кроме того, Турбина мучилась бессонницей, которая к пяти годам стала хронической. Майя Никаноркина давала малышке снотворное, которое вызывало привыкание. Но кто был виноват в том, что звезда поэтессы зажглась в начале 80-х, а угасла меньше чем через 10 лет?
Мать пережила Нику на семь лет
Людмила Карпова рассказывала, как четырехлетняя Ника бормотала во сне, а на вопросы, с кем она беседует, отвечала: «С Богом». Бабушка была в ужасе, полагая, что девочку упекут в психушку, ну, а ее вместе с Майей за такие разговоры исключат из партии. Но потом родственницы стали записывать то, что малышка кричала в полудреме, и поразились глубине и мудрости ее слов.
Так как Карпова работала в гостинице Ялты, куда нередко приезжали крупные литераторы, то воспользовалась возможностью показать стихи внучки писателю Юлиану Семенову. Автор романов о Штирлице вначале отмахнулся, а когда все же пробежался глазами по черновику, то не поверил, что депрессивные строчки сочинил ребенок. Тем не менее Семенов поведал о девочке-вундеркинде журналистам, и новости о ней распространились далеко за пределы Крыма.
Фотографии малышки с прической не то «под Цветаеву», не то «под Мирей Матье» появились на разворотах газет. Но настоящая истерия началась, когда выступления девочки сняли на видео: так экспрессивно читать стихи мог разве что Андрей Вознесенский. Муссировались подозрения, что Вознесенский — настоящий отец Турбиной, но сам поэт отмечал, что это неправда, да и любовная связь с Майей Никаноркиной возникла у него намного позже рождения Ники.
Легко предположить, что легенду из девочки сделала мама — художница, которая интересовалась не только литературой, но и самими поэтами… Валентин Берестов говорил, что произведения Ники напоминают «не очень талантливые стихи взрослой женщины», ну, а биограф Александр Ратнер считал: родительница могла подтолкнуть малышку к творчеству.
«Ника действительно плохо спала ночами, но не из-за астмы, которая беспокоила ее в основном днем, а из-за психического нездоровья. Когда она была совсем маленькой, во сне она выкрикивала какие-то слова, обрывки фраз, которые дописывались, додумывались, и наутро ребенку говорили, что она ночью надиктовала стих. Малыша не трудно в чем-то убедить, ведь правда? Потом эти стихи Ника заучивала, но неохотно. Она взрослела и, убежденная в своей гениальности, уже сама наговаривала строки», — заключил биограф.
По мнению Ратнера, когда у Ники стали прорываться собственные стихи, Майя всегда была на подхвате — подсказывала отдельные мысли, помогала искать рифмы. «В выходные дни к ним присоединялась бабушка, Людмила Карпова, тоже поэтесса, и они уже втроем играли в стихосложение — по очереди придумывали строчки, пока не выстраивалось стихотворение», — уточнял биограф.
Два года спустя. Что стало с вундеркиндом, который хотел лишить маму родительских прав
Майя Никаноркина форсировала события, заставляя дочку постоянно сочинять стихи, вместо домашних уроков и прогулок во дворе. «Если Ника сопротивлялась такому нажиму, то она подсказывала темы, просила подумать, — выдавливала из нее стихи, как из тюбика. Потом заставляла их заучивать и дрессировала читать под любимого поэта Вознесенского. Так создавался проект Ники Турбиной», — резюмировал Александр.
Вне зависимости от того, приложила руку к успеху дочери мать, или же Ника сама была гением, которого нельзя не заметить, в девочку поверил Евгений Евтушенко. Его называли «поэтическим крестным отцом» Турбиной, ведь именно Евтушенко написал предисловие к сборнику «Черновик», переведенному впоследствии на 12 языков.
Благодаря покровительству Евгения Александровича девочка попала в литературные круги Москвы, где держалась на равных со взрослыми писателями. В 10 она выступила на Венецианском биеннале и получила главный приз — «Золотого льва». Правда, друг детства Борис в документальном фильме «Три полета Ники Турбиной» рассказывал, что наградой поэтесса колола грецкие орехи.
Это был пик ее славы: радио, телевидение, оплачиваемые выступления на концертах. Зрители кричали «браво!», и Ника окончательно уверилась в собственной исключительности. Она называла себя королевой, которую нужно носить на руках, и жаждала снова и снова доказывать свою необыкновенность. Среди тысяч писем, присылаемых вундеркинду поклонниками, встречались и рекомендации врачей: Турбиной советовали обратиться к психиатру, так как она выглядела нервной, напряженной и могла сломаться под тяжестью успеха.
Евгений Евтушенко покровительствовал поэтессе до 1987-го
«Тонок стебелек — переломлен он», — писала сама Ника в стихотворении «Я — полынь-трава», ставшем особенно знаменитым. Предчувствовал беду и Евтушенко, оставивший в предисловии к «Черновику» строки: «Карандаш в твоих пальчиках тягостней жезла, / Из железа — тетрадь. / Тебе нечего, если у ног твоих бездна, / Кроме детства, терять».
Сын Евгения Евтушенко рассказал о последних часах его жизни
Майя вторично вышла замуж и родила дочку Машу. Предчувствуя отдаление, Турбина написала: «Только, слышишь, не бросай меня одну. / Превратятся все стихи мои в беду». Семья осела в Москве, где Нику отдали в 710-ю школу. Начался период подросткового бунта, так что поэтесса прогуливала занятия и постоянно ссорилась с матерью.
«Предел мечтам моим не наступил»
Евтушенко многое сделал для Ники, но со временем стал отстраняться. Даже не от девочки, а от ее семьи — мать и бабушка поэтессы постоянно вымогали у Евгения Александровича деньги. Несмотря на то, что за издание «Черновика» Турбиной выплатили 1500 рублей, а за поездку в Италию она получила две или даже три тысячи долларов, Майе и Людмиле Карповой этого было мало.
Ниоткуда с любовью. После ссылки и эмиграции Иосиф Бродский изменил литературный мир, но потерял Родину
В последний раз Ника виделась с наставником в 1987-м на свадьбе, когда он женился в четвертый раз: это был недвусмысленный намек родственницам поэтессы, мол, у меня есть своя семья, о которой нужно заботиться.
В итоге в Америку 13-летняя Турбина поехала с бабушкой, которая впоследствии сетовала, что при участии Евтушенко предприятие прошло бы удачнее. А еще Карпова в красках рассказывала о встрече внучки с Иосифом Бродским, вот только разным изданиям описывала разные версии знакомства…
Фильм «Это было у моря» посчитали пророческим, ведь в нем героиня Ники едва не выбросилась из окна
Слава о Нике начала угасать, а школа ее не особо интересовала: она так и не научилась грамотно писать, а педагоги ставили тройки только потому, что верили в девочку как в поэтессу. В голове Турбиной созрел план стать актрисой, тем более что способности у нее имелись. В 15 девушка снялась в картине «Это было у моря», где в кульминационный момент ее героиня выходит на карниз, но в последний момент ее затаскивают обратно в комнату воспитаники интерната.
Пасынок Джигарханяна: «Расходы на похороны и памятник превысили наследство, а четыре его счета были пусты»
В актерский гений Ники поверил Армен Джигарханян, поэтому место во ВГИКе было обеспечено. Однако через год лекции наскучили студентке, и она бросила вуз. Как раз кстати пришлось приглашение 74-летнего психиатра Джованни Мастропаоло в Швейцарию: профессор применял к пациентам своей клиники арт-терапию и заключил, что декламация стихов Турбиной поможет его больным.
«Ника действительно поехала к нему сначала на два месяца, а потом на год. Никого она там не лечила, а была на содержании у этого профессора, ублажала его в постели и пила — у Джованни была большая коллекция алкоголя, там Ника и спилась», — негодовал Ратнер.
Самое ужасное, что Майя не препятствовала отъезду дочери к профессору-извращенцу: психическое состояние Ники к тому моменту оставляло желать лучшего, растить второго ребенка рядом с наследницей-истеричкой, которая глотала седативные препараты как конфеты, было невозможно. Поговаривали, что Никаноркина даже получала деньги за содержание поэтессы в Швейцарии. Знала ли она о том, как Джованни использовал девушку? Хочется верить, что все же нет…
«Я не хотела умирать, летать пыталась»
Хотя в ответ скептикам еще в 80-х Ника написала произведение «Не я пишу свои стихи?», казалось странным, что после 16 она утратила свой дар
Второй и последний сборник «Ступеньки вверх, ступеньки вниз…» вышел в 1990-м, а дальше — тишина. В 1994-м, когда Нику приняли в Московский институт культуры, под влиянием преподавательницы Алены Галич она попыталась завязать с алкоголем, но снова и снова срывалась. Стихи не писались, а неумение зарабатывать на жизнь и постоянное ожидание того, что былая слава вернется, сводили Турбину с ума.
«Когда она вернулась, то нигде не могла работать, просто была не приспособлена к этому. Продавала книги на рынке и даже успела постоять на панели. Менялись мужчины, она была уже сильно зависима от алкоголя. По сути, она повторила судьбу своей матери — была иждивенкой, встречалась с мужчинами и пила. Она успела немножко поработать со своим последним гражданским мужем Сашей Мироновым. Где-то на окраине Москвы была студия „Диапазон“ для неблагополучных детей, и они ставили там спектакли. Саша говорил, что она играла блестяще. А блестяще, потому что девочке бог дал артистический дар, но никто его развивать не хотел и не собирался», — сетовал Ратнер.
Спасти Нику от пагубного пристрастия пытался и бойфренд Сергей, водивший девушку по наркологам. Но долго выдерживать отношения с истеричной поэтессой мужчина не смог: Турбина любила садиться на подоконник 14-го этажа свесив ноги, собирать в доме бомжей и пьяниц, устраивать киношные сцены ревности. При этом она оставалась сердобольной и жалостливой, поэтому одно время успешно работала на станции «Милицейская волна», терпеливо выслушивая звонящих на радио.
Александр Ратнер получил дневники поэтессы и, сопоставив ее слова с рассказами друзей и родственников, создал книгу «Тайны жизни Ники Турбиной»
Когда Нике было 22, она серьезно поссорилась с очередным парнем, решила припугнуть его и повисла на балконе пятого этажа. Бойфренд прибежал на крики девушки, попытался втянуть ее в дом, но не удержал. Ветви дерева притормозили падение, и Турбина выжила, хотя на два месяца попала в больницу с травмами позвоночника.
Второй «полет» стал для Ники роковым. В 2002-м девушка три дня отмечала с гражданским мужем майские праздники. В алкогольном угаре влюбленные поссорились, и поэтесса пошла ночевать к подруге, в соседнюю пятиэтажку. Проснувшись, Турбина обнаружила, что собутыльники закрыли ее в квартире. Она забежала на кухню, где по привычке уселась на подоконник и свесила ноги. Снизу окликнул пожилой мужчина: мол, нужно быть осторожнее.
«Она стала разворачиваться, чтобы слезть с подоконника, неудачно покачнулась, ведь была пьяна, и соскользнула. Ей удалось зацепиться руками за жестяной карниз. Она кричала и звала на помощь Сашу, этому есть свидетели, ее крики слышали соседи, а люди внизу даже хотели расстелить одеяло, пока она пыталась удержаться, — уверял Ратнер. — Но долго она так провисеть не могла, руки разжались, и она упала. Удар был такой, что джинсы треснули по швам. Приехала скорая, хотели поставить ей аппарат искусственного дыхания, она отвела их руки в сторону, сказала — «не надо». Это были ее последние слова. Позже она умерла в больнице от потери крови. Бабушка мне когда-то сказала: «Наверно, это было лучше для нее, чем так продолжалось бы».