Над ним смеялись соседи, дети. Соседский пудель. Соседский кот. Хомяк по кличке «Подарим Пете».
Но папа — в теме не первый год, знаком с проблемой, в делах подкован — сказал: фамилия, да, увы. Ты Мишка Гудвин, а что такого, привыкнешь, парень. И он привык. Хотя не сразу. И жизнь не сразу. И даже четверть. И даже треть. Ещё он верил в далёкий разум. Ещё не сильно хотел взрослеть. Стать хмурым, старым, блюсти фигуру, чертить унылые чертежи. Решил, что станет великим гуру, научит предков, как надо жить, рисуя в зале (на всякий случай) свой путь из желтого кирпича. Отец шутя говорил: получишь. Вообще ни разу не получал. Кругом страдальцы: у пса — ошейник, у мамы — кухня, у папы босс. Мишель поверил, что он волшебник и окончательно снял вопрос.
Подрос и понял — не маг он вовсе. А из зелёного — вон, стекло.
Летели листья, пакеты, осень. Пришло соломенное хамло. И ветер дул, и листва кружила, причина вновь начинаться дню. У Мишки дома сидел Страшила. Реальность рухнула на корню.
Капец пророчество бабы Ванги, — подумал Гудвин, — нам всем каюк. К нормальным людям приходит ангел. К несчастным людям нелепый глюк. Сосредоточься: в четверг — фламандцы. Что, кстати, в пятницу? О, провал.
Страшила лез к нему обниматься, ронял труху, никуда не звал: ведь я же, Гудвин, не за мозгами, ума не дали — могу молчать. Бытует мнение (вот пергамент, дивись, какая внизу печать), что ты Страшила ненастоящий, пока ты Гудвина не нашёл. Известно, ищущий да обрящет, ура, овации, хорошо. С одним профессором из Сорбонны я даже ехал в одном такси. Мозги, конечно, приятный бонус, но не настолько, чтоб их просить. Я прорывался к тебе с боями, проверки, виза, госдолг, госдеп. Решало личное обаяние. Ты, парень, тоже не Джонни Депп.
Страшила много сказал Мишане на отрицающем языке. Летело небо, и горожане смотрели в небо. В тоске? В тоске. Смотрели косо. Смотрели строго. Смотрели нежно. Глаза в глаза. Попробуй выбрать теперь дорогу, не оборачиваясь назад. Летела фея, летели асы, а где-то там, на краю земли, смеялся солнечный сын Канзаса: ха, с фермы пугало увели. Наверно, Смиты, они чудилы.
Когда спросил Михаил отца — мол, батя, чучело приходило? — родитель медленно спал с лица. По стенам тени плясали ночью, резвились, хлопали по плечу. А Мишка знал, что однажды точно пойдет по жёлтому кирпичу