Первый раз были в зале Прокофьева в Мариинке — ходили слушать духовой ансамбль. Со второго ряда сцена так близко, что я невольно стал поправлять на себе одежду. Не хотелось ронять зрительскую честь — они выйдут, а я тут такой в кофте. В Мариинский театр — и в кофте!

Вышли четыре тромбона, туба, три трубы и две валторны, вынесли за собой десятерых мужчин с хорошо размятыми лицами.

Тот случай, когда мужчины главнее зрителя, сцены, труб, Мариинки, Прокофьева и, собственно, музыки. Если курсантов кремлевского полка подбирают по одинаковому оттенку крови с молоком и ухлёстости икры, то духовой ансамбль как будто составили из оставшихся непарных деталек.

Двух фенотипически противоположных людей подобрать просто, троих — сложно, тут подобрали десятерых. И будто этого было мало — ни одной повторяющейся комбинации рубашки с галстуком.

Сначала я вообще перестал слушать музыку, а просто смотрел на дудящих. Вообще ничего между ними общего. Просто пришли вечером каждый со своей работы, устали там, вспотели, с совещания, звонки постоянно, кто-то за рулём весь день, кто-то по стройкам этим, всю башку каской натёр, чтоб ей пусто было. На телефоне висел, сделка чуть не сорвалась. А у другого девушка — Настька со старшего курса — такая вообще! Хвостом вертит, извела совсем!

И вот они пришли, как будто только что познакомились, и ещё стесняются друг друга немного, сидят посреди репетиционной, мундштуки в руках крутят.

И тут один, самый решительный, встал посреди, обвёл всёх взглядом, голову так гордо поднял, выпрямился! Мол, ну да, признаюсь! Да! Я играю на трубе! Смотрите все — вот труба, вот я. Играю. И вы — вы тоже играете! А думаете, кто из них — и на зрителей где-то там в зале кивнул — хотя бы раз не играл?! Ну или не хотел! Что молчите?!

Ну, что тут скажешь. Прав ведь, как есть прав! Успокоились помалу, зашуршали, ну, обвыклись. Ладно, говорят, мужики, ну это… давайте, это, сыграем, короче, раз уж пришли. Хотя, конечно, неловко… Ну ладно.

И сыграли.