— Николай Максимович, если бы ваша жизнь была фильмом, то как бы он назывался?

— Только комедия, конечно. Вы знаете, когда у Раневской спросили, будет ли она писать мемуары, она ответила: «Если я напишу мемуары, то это будет книга жалоб без предложений», вот и у меня что-то в этом роде.

— Нравятся ли вам национальные танцы; если да, то какие?

— Ну, конечно, когда звучит кавказская музыка — невольно кровь-то вскипает, от этого никуда не деться. Но как человек, который всю свою жизнь двигался, я терпеть не могу ни танцевать, ни двигаться, а если я танцую, то это значит очень хорошее настроение. Я ненавижу быть там, где громко играет музыка, где танцуют и где темно.

А что касается национальных танцев… Конечно, когда я учился в Тбилисском хореографическом училище, мы изучали грузинский танец, какие-то азы я учил. Но у меня нет таких способностей для этого танца, у меня способности для классического танца — и это было понятно с детства. Наш педагог по грузинскому танцу всегда мне говорила: «Классичка, отойди».

— Занимаетесь ли вы благотворительностью, и если да, то что вас подвигло к этому?

— Вы знаете, я не могу сказать, что у меня есть фонд и так далее, но какие-то вещи я, конечно, в жизни делал: выступал, когда надо было, в таких акциях и в спектаклях принимал участие, с которых все деньги и гонорары шли на помощь куда-то. Я понимаю эти вещи конкретно, когда нужно, например, какому-то дому-интернату столько-то кроватей, люди конкретно эти кровати берут и покупают для этого дома. А когда куда-то что-то перечисляют, мне всегда это непонятно, что, зачем, почему и куда, я это не то что не приветствую, я этого не понимаю. Но я не считаю, что об этом вообще надо говорить, потому что такие вещи любят тишину. И я восхищаюсь людьми, которые посвящают свою жизнь этой деятельности, потому что это непросто.

— Николай Максимович, известно, что в Грузии есть такая традиция почти в каждой семье, когда ребенку дают дополнительное, уменьшительно-ласкательное имя. А как вас называли?

— Меня назвали Ника, а Николай — это уже в паспорте написано было. Когда я приехал в Москву, пришел первого сентября в школу, оказалось, что в каком-то еще классе есть девочка Ника. Мне стало стыдно сказать, что меня зовут так же, а в Грузии Никами называли исключительно мальчиков. И когда меня спросили, как меня зовут, я ответил Николай, мне говорят: «Значит, Коля?», я говорю, «Ну, да.», — так я Колей и остался.

— А бывают у вас «приступы» ностальгии по Грузии, когда срочно хочется посетить ее или поговорить с кем-то на грузинском, как это было замечательно показано в фильме «Мимино». Что вы делаете в таких случаях, если они у вас бывают?

— Что касается ностальгии, то у меня ее нет категорически. Я вырос в такой семье, где даже не предполагалось, что я стану артистом балета, что уеду из Грузии. Мама моя выросла и училась в Москве, но очень не любила этот город, потому что Москва для нее была очень быстрым, сумбурным городом, она любила спокойный Тбилиси, где не надо никуда спешить.

А у меня было наоборот. Меня привозили на все каникулы в Москву, моя мама навещала свою сестру, ну и театры и так далее. И я ей все время говорил: «Давай не будем уезжать?». И вот в один из дней я услышал, как она, говоря с кем-то по телефону, сказала, что всю беременность проходила в Москве, но когда пришла пора мне появится на свет, она решила, что грузин должен родиться в Грузии, и поехала в Тбилиси. Мне было еще мало лет и я ей сказал: «Зачем? Ну кто тебя просил? Ты меня спросила?».

И это не потому что я не любил Тбилиси, просто эта спокойность Тбилиси, вальяжность этого города, меня это все раздражало очень сильно. И еще катастрофа моей жизни, взаимоотношений с моим родным городом заключается в том, что все те люди, среди которых я вырос, среди которых я сформировался, в основном в мире ином.

Вы наверняка читали или смотрели фильм «Унесенные ветром», я его тоже люблю и прочитал очень рано, но я никак не мог понять, что это такое — унесенные ветром. Пока я не оказался в Тбилиси.

Я пришел во двор, где жили наши друзья, а это двор-колодец, четырехэтажное здание, где я знал всех жильцов. И вот я стою в этом дворе и вижу, что там нет ни одной семьи, среди которой я вырос. Стены те же, но другие занавески, другие фамилии на дверях. И я понял, что такое «унесенные ветром», когда твой мир больше не существует, его унесло. Это очень сложно, и я никому не желаю с этим столкнуться.

Тбилиси стал очень красивым, там есть такие улицы восстановленные, что ощущение, будто ты идешь в голливудских декорациях, но это не тот город, в котором я рос.

В Тбилиси на одной площади был фонтан, там продавали мороженое, и я помню, как мы бегали туда покупать это мороженое. Сегодня фонтан есть, площадь есть, а мороженое никто не продает на этом месте. И это все настолько другое.