Что морочить вам голову сказками или интрижками,
Если рядом сюжет очень горестный и настоящий?
У подъездов в Израиле ящики с русскими книжками,
Будто траурный знак, появляются чаще и чаще.
Через Чехию, Венгрию, Австрию и Адриатику
Мы за взятки везли, превышая пределы загрузки,
Философию, физику, химию и математику,
И Толстого, и Чехова — всё, как понятно, по-русски.
А когда на таможне уже и за доллары медлили
Брать багаж — перегруз, мол! — тогда эмигрант непреложно
Оставлял половину ковров и посуды, и мебели,
Но не книги, поскольку уехать без книг — невозможно!
Цену мы себе знали и были неглупыми, вроде бы,
Но как много углов оказалось в обещанном круге…
И не шибко счастливые на исторической родине,
Русским словом спасались мы, книгу раскрыв на досуге.
Нанимались на всё, до рассвета вставали в полпятого
— и за швабру и лом, и лопату! — а чтоб не дичали,
Судомойка-филолог в уме повторяла Ахматову,
А маляр-математик листал Фихтенгольца ночами.
Мы пробились к профессиям — к музыке, скальпелю, формуле
И гортанный язык перестал тяготить, как вериги.
Мы остались людьми, мы судьбину поводьями вздёрнули! —
Но состарились люди, а рядом состарились книги.
Нашим детям и внукам иврит уже много привычнее,
Чем их простенький русский, бесцветный, как стены приюта.
И когда старики умирают, конечно, приличнее
Ящик с книгами вынести — вдруг пригодятся кому-то.
Вот такие приметы, печальные и настоящие,
Нынче в наших делах, в нашем доме, у нашего века.
Не считая своих — слава богу, не сложенных в ящики! —
Этих траурных книг у меня уже — библиотека…