Мишка уже даже маму боялся. Это потому, что она всё время повторяла, будто «жизнь её замордовала». И Мишке представлялось, что «мордовать» — это когда человека кто-то большой берёт сзади за шею и начинает возить лицом по кирпичам, которые аккуратно составлены специально для «мордования».
А на самом деле никто маму за шиворот не брал, ибо брать-то попросту было некому: Мишка и мама жили вдвоём. Папа был «негодяй, свинья и подлец», а потому с ними не жил. «Да не очень-то и хотелось», — говорила мама. А Мишка думал, что можно было бы и попробовать… ну, пожить с ним под одной крышей.
А вдруг он исправится, когда увидит, как и мама и Мишка стараются жить правильно.
Мишка вот ходит в своей детский сад и там делает всё честно: хорошо кушает, на сончасу спит, ложась на правый бок и засовывая руки под щёку, с участка своего, когда группа выходит на прогулку, никуда не убегает. Не пошёл даже за павильон, когда Верка, его собрат по детскому саду, позвала его смотреть воробьиное гнездо в дырочке под крышей, где, если тихо стоять, то слышно было, как пищат птенчики.
А мама уводила Мишку в детский сад, а сама бежала на работу, где работала до самого вечера, потом забирала Мишку из сада, кормила его ужином, и когда он смотрел телевизор, снова садилась работать за компьютер. И когда Мишка уже засыпал, она всё ещё сидела в очках перед монитором и щёлкала клавишами.
Ещё у них с мамой был дедушка. Старенький-престаренький. Когда он ходил, то слышно было (Мишка в этом был просто убеждён!), как скрипят его кости, когда о них трутся жилы. А ещё дедушка часто повторял, что ему кажется, что в детстве он видел, как мамонтята бегали с сачком за птеродактилями. И Мишка ни минуты в том не сомневался, потому что у дедушки из ушей и из носа рос мох. Только белый.
Когда они гуляли в парке, то Мишка видел, что точно такой же, только зелёный, растёт у самых подошв деревьев. Парк тоже был старый. И Мишка думал, что мамонтята именно здесь гонялись за птеродактилями.
А к дедушке Мишка приезжать очень любил. Потому что мама ему собаку завести не разрешала, а у дедушки был пёс. Старый-престарый датский дог, которого по родословной звали как-то уж очень длинно и мудрёно, потому что, когда он был молодой, то был очень породистый и даже получал медали на выставках.
Теперь же, как говорил дедушка, порода у него облезла. Он стал, практически, огромной дворнягой с развесистыми ушами и почти белой мордой, хотя раньше был чёрным-пречёрным. И Мишка, кажется, даже это время помнил.
Ага, так вот… Теперь он породу утратил и своё звучное длинное имя тоже. Сейчас он плохо откликался на слово «Кук». Это потому, оправдывал своего старого приятеля дедушка, что доги к старости глохнут. А Кук жил уже за «пределами старости». И это было даже удивительно.
У пса был отвратительный характер. Людей, всех сразу, он не любил. Только позволял себе терпеть дедушку, потому что тот раз в день кормил его кашей. Когда же Мишка приходил с мамой в гости к старикам, Кук ворчал что-то себе под нос, вставал со своего коврика и уходил в ванную, только чтобы его не беспокоили.
Мишка осторожненько так заходил в ванную, там садился прямо на пол рядом и (не сразу, конечно!) начинал Кука гладить. Сначала по спине. Потом постепенно приближался к голове. И когда добирался до ушей, то пёс уже спал, по-стариковски похрапывая во сне.
Самым приятным во время этих визитов было то, что после разговора с дедушкой, мама их всех троих отправляла гулять в парк. Ну, тот, что с мамонтятами и птеродактилями. А сама в это время делала уборку в дедушкиной с Куком однокомнатной «недвижимости». И до парка Мишка держался за поводок Кука, потому что дедушка разрешал. И это не оттого что пёс был послушным, а просто он знал, куда идут. Вот и шёл просто себе, позволяя Мишке идти рядом. В парке дедушка садился на скамейку, Кук ложился у его ног, а Мишка бегал вокруг своих стариков и очень хотел, чтобы они с ним тоже побегали. В это время он страшно жалел, что мамонтята с птеродактилями уже вымерли.
Когда он всё же успокаивался и садился рядом с дедушкой, то тот даже не сразу замечал это. Когда же обращал внимание на внука, то всегда говорил одно и то же: «А, это ты…» Потом вздыхал и начинал рассказывать, скорее всего, себе самому. Или Куку?.. Или, всё же, Мишке?.. какую-нибудь удивительную историю, где имена у героев всегда были почему-то нерусскими: Лонгрен, Колумб, Магеллан.
Но красиво было — всегда. Потому что во всех этих рассказах были моря и корабли. Но обязательно на всех кораблях были собаки, которые наравне с людьми страдали и терпели лишения, отважно защищали людей от пиратов и спасали из воды женщин, которые всё время в неё падали и падали, словно яблоки с деревьев в августе.
Про женщин дедушка тоже что-то говорил, но это было не очень интересно, и Мишка совсем не внимательно слушал.
Когда возвращались с прогулки, то мама всегда говорила одно и то же. Что всё она перемыла, перегладила, поменяла, вычистила. Но как ни проветривай, от запаха псины в квартире избавиться невозможно — тут уж она бессильна.
Кук сидел в прихожей, ожидая, когда Мишка вытрет ему лапы, и — стеснялся. Когда мама проходила мимо него или просто смотрела в его сторону, он как-то униженно опускал шею и моргал глазами, словно стыдясь своей старческой неопрятности.
Потом они пили чай с дедушкой на кухне. Кук лежал в ногах у старика. И Мишка с мамой уходили.
Но однажды мама ритуал нарушила. После «рапорта о проделанной работе» она подошла к дедушке, положила ему на плечо руку и сказала:
— Пап, думаю, что твой пёс прожил не одну, а две собачьих жизни. Пора бы от него избавиться. Хочешь, я позвоню ветеринару. Сейчас это просто: один укол, и — всё. Труп они тоже утилизируют. Это входит в стоимость услуги. Тебе ведь самому станет легче: не надо будет ни гулять, ни кормить…
Дедушка на мгновение перестал гладить лежавшего рядом Кука, а тот поднял голову, словно бы понял всё, и переводил глаза с дедушки на маму, с мамы на дедушку.
— Тогда уж заплати за двойную дозу и за утилизацию двух трупов, — ответил маме дедушка и продолжил гладить собаку.
Кук опустил голову на коврик рядом с его ногами…

… Когда Мишка с мамой в следующий раз пришли к своим старикам, то дедушка почему-то сидел на полу в прихожей, прислонившись спиною к стене. Рука его, бледная и большая, с ногтями, похожими на когти птеродактиля, лежала на голове Кука.
Оба не дышали. Уже, наверное, давно…