I
нас учили, как выжить в безжалостном взрослом мире,
но как в нём отыскать себя нам никто не скажет.
я искал — я рассыпался бисером по квартире,
чтоб найти для себя и не цель, и не средство даже,
чтоб найти для себя не любимых и нелюбимых —
вечность так коротка, чтобы в людях искать ответа.
я нашел.
ковыряясь в прошлом, как в старых фильмах,
в тех годах, когда я казался себе поэтом.
у поэтов, как самураев, есть только путь,
от прямого предназначения им не деться.
быть поэтом — прилюдно, без страха, свою же грудь
раз за разом вскрывать перочинным в районе сердца.
я вскрываю то там, то здесь, и от боли острой
еле-еле дышу. прорезается брешь и тот,
кто со мною прожил двадцать лет — равнодушный монстр,
что внутри меня прятался, виден сквозь решето
из моей грудной клетки от тысячи ножевых.
что хочу говорить — обращается в тихий ропот.
значит мой рок-н-ролл для пока что ещё живых
и не цель, и не средство, а просто наглядный опыт.
II
и не цель, и не средство, а способ бороться с адом,
тем, что каждый как можно глубже под рёбра прячет.
этот ад разрастается лозами винограда,
отражаясь и в громком смехе, и в тихом плаче.
что в уверенном жесте, что в робком, смущённом слове,
личный ад прочитается легче, чем в строках Данте.
я свой ад искупаю кровью и только кровью,
я кормлю ей сквозь речь совершенно чужие ады.
по-другому я не умею и не могу —
это то, что меня погубит, и то, что лечит.
но хоть ад и могу усмирить на любом кругу,
я молчу, когда хочется что-то сказать о вечном.
потому всё, что есть до момента, как стихнет пульс —
и не цель и не средство, а вечное искупление
перед смертью, в которой я больше всего боюсь,
что она за собой приволочит ко мне забвение.
III
всё как раньше: достаточно жеста, улыбки, взгляда —
и я снова влюбляюсь в то, чего в ней и нет.
мне до боли в груди нужно чувствовать её рядом,
чтобы монстра, с которым я прожил все двадцать лет
нарядить в красоту, что не знала сама Каллисто,
в когти всунуть цветы, что уже не завянут, дабы
их затем подарить самой нежной и самой чистой,
той, которая будет лишь стадией и этапом,
той, которой я буду не более, чем попутчик
в сложном мире, где каждый кому-то и кем-то предан.
я на миг соберу свою боль в самый яркий лучик,
для одной из любимых женщин родившись светом.
для одной из любимых женщин — одной из многих,
тех, по ком я уже безвозвратно, как мальчик, спятил.
я запомню в них всё: их анфас, поясницу, ноги,
сотни маленьких шрамов, веснушек, родимых пятен.
не представлю, как встречу тебя и в какое лето,
но уверен, ты будешь лучшей — других не надо.
это мой рок-н-ролл — он не средство, не цель, не метод,
а любовь
до дыхания
на подожжённый
ладан.