— Ещё этого не хватало, — боязливо простонала Ирина, остановившись на разделительной полосе пешеходного перехода, и ухватила Лерку за руку, — Ну откуда эта собака?
Крупный пёс, грязный и лохматый, в туманной измороси уличного фонаря стоял между урной и краем перехода. Заинтересованно глядел в их сторону и вилял хвостом.
— Мама, не бойся, — подбодрил сын, зная мамину боязнь и нелюбовь к собакам.
— Уходи, уходи, — сказала она, воинственно выставив вперёд сумку и робко шагая навстречу псу.
— Мама! — крикнул Лерка, — Да это же бродяга. Он нас узнал.
— Ясно, что бродяга, — шептала мама, на ватных ногах обходя пса, отстраняясь защитной сумкой, — Но с чего он нас узнал?
— Да это же дедушкин Бродяга.
— Фу ты. Какой дедушкин? Тот пёс убежал давно. — Припуская шаг и невзначай озираясь, Ирина тащила Лерку подальше от собаки.
— Дедушкин, точно. Давай его заберём. Ну давай.
— Ты с ума сошёл? У меня аллергия. Да и нет тот это пёс вовсе. Ты позабыл уже.
— Даже если не тот. Давай возьмём. — захныкал Лерка, начиная работать якорем, — Дедушка же взял собаку с улицы. И мы возьмём. Плохо ему здесь.
Схватившись за голову, Ирина остановилась. Затем присела к сыну.
— Ну малыш, пойми. Не делают так. Это всего лишь собака. Уличное животное. Притом грязное. У него глисты, паразиты всякие. Понимаешь? А дедушка взял, потому что заболел тогда.
— Да знаю я, — по-взрослому скривил личико Лерка, — Он и умер от того, что заболел.
— Нет, сынок. Умер он от инфаркта. Сердечко не выдержало. А заболел раньше. Старики так болеют, пойми. Соображать он стал плохо. Потому и притащил собаку с улицы.
Надув губы, Лерка нехотя поплёлся за мамой.
На другой день, на том же месте, Ирину просто током ударило.
— Опять эта собака. … Да уйди же ты, зараза, — взвизгнула она, замахнувшись сумкой и приближаясь к собаке. Та присела на своём клочке меж урной и переходом, и тихо утробно рыкнула.
— Ой! — жалобно вскрикнула Ирина, стиснув Леркину ладошку и боясь сойти с перехода, — Мужчина. Помогите пожалуйста. Отгоните собаку.
— А ну пошёл! — гаркнул мужской бас, и пёс, ощетинившись, залаял, не сдвигаясь с удерживаемого пятачка. — Ну я тебе сейчас!
— Ой, что творится, — причитала Ирина, протаскивая Лерку за спиной героя, грозно отыскивающего камень на земле.
Едва Ирина с Леркой проскочили, пёс сдал свой плацдарм, и, не дожидаясь камня бросился по переходу под вой клаксонов.
— Спасибо вам! — крикнула она, обернувшись, — Ужас, что творится в городе.
Ругнувшись в адрес собак и властей, мужчина побежал к подъехавшему автобусу.
— Фух, — выдохнула мама, — Вот видишь, чуть не сожрал нас. А ты его домой хотел взять.
Лерка насупился, но спорить не стал.
На третий день, сжав сумку и Лерку в одной руке, Ирина уверенно шагала по переходу навстречу злосчастной собаке, которая с тупым усердием отстаивала свой пятачок.
В правой руке Ира держала газовый баллончик, для верности ощупывая пальцем кнопку. Она даже нервно ухмыльнулась, когда их с собакой разделяло несколько шагов.
И тут она вдруг оказалась в центре кошмарного фильма. Разум Ирины не успевал за происходящим, а глаза ослепили фары со встречной полосы. Звон. Визг резины. Скрежет разделительного ограждения. Вырвавшийся Лерка. Пронёсшаяся за спиной машина.
Ирина обернулась прыжком, и казалось, что за доли секунды стала седой. Потому что там, куда вырвался Лерка, дорогу перегородила машина.
С диким криком обогнув машину, она увидела своего ребёнка, сидящего спиной у ограждения. Бледный, с округлившимися глазами, он беззвучно перебирал дрожащими губками. Бросившись на асфальт, она ухватила сына руками.
— Сыночек, ты цел?
— Мама, — прошептал он и замолк.
— Что болит, сыночка? — она нервно обшаривал его тельце, — Где болит?
— Мама, я замочил штанишки.
— Какие ещё штанишки? — Подскочив, она подняла сына, — Где болит сынок?
— Мама, я описался. Ты не будешь меня ругать?
Схватив его на руки, Ирина едва не споткнулась о что-то мягкое и большое. Внизу распласталась собака, явно попавшая под машину. Она молча и медленно скребла передними лапами асфальт.
Ничего не соображая, Ирина побежала с Леркой домой, без конца приговаривая, — Точно не болит, сынок? Нигде не болит? Не молчи сынок, скажи.
— Мама, отпусти. Я сам пойду.
Отпустила она возле лифта.
А перед квартирой снова схватила на руки и всучила напуганному отцу.
— Лёня держи. Нас чуть машина не сбила.
— Господи, Что?! Ира, Что? Сынок, ты жив? Ты цел? Где болит? — заскочив в кухню, он усадил сына на стол и стал нервно расстёгивать куртку. — Где болит?
— Не болит, папа. Меня спас Бродяга.
— Какой ещё бродяга?
— Дедушкин бродяга, ты помнишь? (отец скорчил безумное лицо) Вспомни, папа. Дедушкин пёс. Он вытолкнул меня из-под машины. Я это помню. Точно помню.
— Какой пёс? Какой бродяга? — нервно выкрикивал Леонид, направляясь в комнату, — Ира, ты где была? Куда смотрела?
— Вызывай скорую, — обхватив голову, процедила Ирина. Леонид побежал к телефону.
Вызвав скорую, вернулся к сыну.
— Точно не болит? Сынок? Ну, рассказывай.
— Это Бродяга. Он меня узнал. Я смотрел на него. Потом он очень быстро побежал ко мне. Потом свет. Он ударил меня головой. Больше я не помню. Потом мама… Она меня подняла и понесла…
«Боже мой!» — думала Ирина — «Он три дня ждал нас на этом пятачке. Только оттуда можно было отбросить Лерку. Мистика какая-то…»
Громкий звонок домофона прервал ход мыслей.
— Лёнь? Это что, скорая?
— Да ну. Как-то быстро, — сказал Леонид, снимая трубку, — Это скорая? Спускаюсь… Что, кто? …, — запнувшись, он сдвинул брови, — Сынок? Нормально… А. Ирина Александровна? Да, здесь…
Повернувшись, он обескураженно развёл руками, — Капитан Ларгеев. Тебя требует. Как главного свидетеля. Или пострадавшую…
— Ах, ещё и требует?! — щёки Ирины вспыхнули гневом, — Ну, ладно. — приговаривала она, нервно набрасывая куртку и выскакивая в подъезд.
— Ирочка, ты не груби… пожалуйста…
Выскочив рассвирепевшей гарпией, она уткнулась в располагающее лицо человека в фуражке.
— Как сыночек? — он переложил папку в левую руку.
— Нормально… вроде. Вот, скорую ждём, — Ирина сбрасывала жар. — А как вы меня нашли?
— Ваша соседка была на остановке. А скорую — это правильно. Даже если травм и ушибов не обнаружат. Пусть всё запишут. А завтра к невропатологу сводите. А то мало ли. Вдруг спать плохо будет, или писать начнёт во сне…
— Он и сейчас описался.
— Надо же, — цокнув, капитан с горечью сдвинул брови, — Вы проследите, чтобы доктор это в карточку занёс. Важно для суда. Надо таких уродов наказывать. Я понимаю ваше состояние. Завтра, придите пожалуйста в четыреста пятнадцатый, — Он положил повестку на папку, и удерживал её, как столик. — Здесь подпишите. … Спасибо. Ждём ваших показаний. Здоровья сыночку. … Нет, нет, со мной идти не надо.
— А я пойду, — упрямо сказала Ира, — Я должна посмотреть в глаза этому уроду.
— Это не обязательно… Но, как хотите. … Только… — Остановившись, он взял её за руку, — Вы, пожалуйста, того… Без эксцессов, без рукоприкладства. А то против Вас же на суде …
— Не беспокойтесь.
В ярком свете уличных фонарей на слякотной остановке толпился народ. Мигали сирены полиции. Поперёк правой полосы красовался помятый внедорожник. За ним валялся выломанный кусок ограждения.
Ирина глянула в сторону, где неприметно и в тени, у открытой двери старенькой темно-зелёной «буханки» бродили два мужичка в таких же зелёных куртках.
Один, курчавый и лупоглазый, шагнул к чёрному полиэтилену, и её взгляд упал на распластанную на брюхе грязную собаку, неподвижно лежавшую вытянув передние и задние лапы.
— Он жив? — спросила она мужчину со шприцом в руке.
— Пока да, — вздохнул он, наклоняясь к собаке, — Но недолго. Усыплять будем. — Он стал снимать колпачок с наполненного мутной жидкостью шприца.
— Подождите, — сказала Ира, — Неужели ничего нельзя сделать? Я заплачу. Может за деньги что-нибудь можно?
Выпрямившись, мужчина удивлённо на неё уставился.
Слыша разговор, из машины выскочил второй, коренастый и постарше. — Милая. Крестец разбит и задние переломаны. Если и сделать операцию, то кто за ним ухаживать будет? В приюте такой возможности нет. Да и зачем? Ходить он уже не будет.
Уступая коренастому, курчавый сдвигался назад. И тут Бродяга заскулил, поднял морду, провожая шприц жадным взглядом.
— Боже… — затравленно протянул курчавый, — Он что, просит?
— Эх, животина, — вздохнул коренастый, — Понимает, что не жилец.
Когда Ирина опустилась на корточки, пёс обессиленно уронил морду на лапы и поднял на неё грустные глаза. В его взгляде не было мучений и боли. Только усталость и пустота.
А Ирина могла поклясться, что всё проскочившее в её мозгу, было прочитано в этих глазах.
«Люди. Сжальтесь. Сделайте наконец свой укол. Устал я на этом свете. Устал терять хозяев. Устал скитаться по помойкам. Устал от холода и грязи. Устал выпрашивать еду. Устал от окриков и пинков. Сжальтесь. Подарите мне покой.»
— Нет! — произнесла она, распрямившись. — Это моя собака.
— Дамочка… — покровительственно протянул курчавый, с явным желанием отбиться от назойливой гостьи.
— Ирина. Меня зовут Ирина.
— Сергей, — растерянно ответил он, — Вы ошиблись, Ирина. Он бродячий. Вон, бирка в ухе. Мы стерилизовали его месяца три назад.
— Это моя собака.
Тяжко вздохнув, коренастый придвинулся к ней в упор.
— А как его зовут?
— Бродяга.
— Понятно, что бродяга. А имя? Или это не ваш пёс?
— Это. Моя. Собака. — Отчеканила Ирина тем грубым, почти мужским голосом, который появлялся у неё, когда она принимала важное решение вопреки всем. — И я сумею его выходить!
Мужчины переглянулись. Старший кивнул Сергею, затем повернулся к Ирине, когда тот уносил невостребованный шприц в машину.
— Вы заберёте его домой?
— Да, — ответила Ирина, примеряясь к подстилке, перепачканной в грязи и крови.
— Где вы живёте? Мы поможем.
— Спасибо, — растроганным голосом сказала она, кивнув на дом, — Семьдесят третья.
— Сергей! Вколи ему обезболивающее.
Тот высунул из двери удивлённое лицо. — Зачем? Он же не чувствует ни фига.
— Уверен? А ну прихвати фонарик.
Старший присел на корточки и погладил Бродягу по голове. Тот лежал неподвижно. Только слабо вздымающиеся бока и глаза выдавали в нём жизнь.
Передав фонарик, Сергей присел рядом. На яркий свет Бродяга несколько раз моргнул. Глядя в собачий глаз, старший потянулся и легонько ткнул пса в поясницу. Тот не шелохнулся. Зато вздрогнул Сергей, смотревший ему в зрачок.
— Не чувствует, говоришь? — с укором спросил старший.
— Ё-ма-ё! Так он, выходит, терпит. Вот это пёс.
— Укол давай! — скомандовал старший.
Поднявшись, он стал возле Ирины. — Не факт, что будет результат. Но операций предстоит много, и дорогих. — Он протянул визитку. — Это хирург. Мой приятель. Бесплатно не сделает, но скинет по максимуму.
— Поедем сейчас, если можно, — тихо сказала Ира, и старший задержал на ней взгляд, — Вот это правильно. … Серёга, заводи!
***
Зима выдалась долгая и нудная. Но так или иначе пришла весна и солнце припекло апрельскую лавочку с разморенными старушками.
— Гляди, Шур. Эти полоумные опять собаку вытащили. И чего маются? Усыпили бы давно. А они тележку ей под задницу приспособили.
— Что ты, Ань. Добрые они люди, сердечные. Молодцы, что собачку в беде не бросили. Я бы так не смогла.
— Да я не про то. И собака мучается, и они. А хата, говорят, у них ссаками насквозь провонялась.
— Ой, Ань. Гляди. А где тележка?
Шура подскочила, и разминая затёкшие ноги пошкандыляла навстречу.
— Ирочка, Лёня, добрый день. Никак получилось? Дай Бог вам здоровья.
Отец с сыном медленно отпускали ладони от боков пса. А гордый и счастливый Брод изо всех сил держался на забинтованных и подрагивающих лапах-тростниках.
— Мама! Папа! Смотрите! Бродик хвостом завилял!
И все глянули назад, где, надо было напрячь зрение, чтобы разглядеть слабенькие покачивания лысого хвостика, остриженного ножницами хирурга.