— Почему перед вашей Пасхой такая мерзкая погода? — спросила тетя Аня тетю Риву.
— Кучки… — неопределенно ответила тетя Рива.
— Кучки-шмучки — еврейские штучки! — срифмовал, невесть как затесавшийся на вечерние посиделки, положительный и ответственный товарищ Комбайнеров.
— Какой народ, такая и погода! — подыграл ему Ёмкипуренко.
— А если перед Пасхой снег пойдет? — нейтрально поинтересовалась тетя Маруся.
— Перед какой? Перед нашей? — уточнила тетя Аня.
— Да!
— Как ты можешь? Как ты можешь? — запричитала тетя Аня. — Ты же наш человек!
— Мы все советские люди! — вскочил и вытянулся в струнку Межбижер.
— К сожалению… — тихо-тихо прошептал Герцен.
Но участковый Гениталенко услышал.
— Не шуми, Соломон, — сказал он шепотом, — у таких, как Комбайнеров, уши даже на жопе растут.
Герцен засмеялся и тихонько пожал сержанту руку.
— Не понимаю, почему убегание из Объединенной Арабской Республики празднуют евреи? — вдруг завелся Межбижер.
— А ты кто? — грубо спросила мадам Берсон.
— А я не праздную! И вообще на днях в церкви был!
— На паперти?
Но Межбижер уточнять не захотел. Лишь обиженно засопел носом.
— А при чем тут эта Объединенная Арабия? — удивилась Дуся Гениталенко.
— Не Арабия, а Египет. — начал пояснять Герцен. — Там жили евреи. Но их очень притесняли…
— Не то, что у нас! — гордо сообщил Межбижер.
Все посмотрели на него так, как и смотрят обычно. Ничего нового. Идиот…
— А дальше? — заинтересовалась Дуся.
— Вот евреи и собрались все вместе уйти из Египта… — продолжил Герцен.
— И их пустили? Что-то не верится! — засомневалась Нюся, жена Семы Накойхера.
— Их не хотели выпускать, — подтвердил Герцен, — но тогда Господь наслал на Египет беды, называемые казни египетские…
— Бога нет! — опять встрял Межбижер.
— Э, точно… — сокрушился Герцен, — иначе…
Но тут Гениталенко потянул его за рукав:
— Молчи, Соломон! Я тебя очень прошу!
— Молчу, Ваня! Молчу… Детей только жалко…
— Ну, и чем все кончилось? — не терпелось дойти до сути Дусе.
— Фараон — ну, царь египетский, — испугался и евреев отпустил. И они ушли. И назвали это исходом. И празднуют…
— А-а, ерунда какая! — засмеялась Дуся.
И все посмотрели на нее и тоже засмеялись.
— Какая, братцы, ерунда! Есть о чем говорить?
Ночью сержанту Гениталенко приснился ангел с лицом его родной и любимой Дуси. Ангел, улыбаясь, шел по улицам, заходя в дома, на двери которых не было особого знака. Что это за знак, сержант не видел, но понимал там, во сне, что он особый… И ему бесконечно было жаль Дусю за то, что она вынуждена делать.
— И евреи уйдут… Благодаря этому уйдут… А Дусю так научили… — шептал он себе во сне. — Так научили… Она же не виновата…
Утром он проснулся много раньше жены и вдруг решил побаловать ее вкусным завтраком. Он нашарил в холодильнике кусок докторской и нарезал, потом натер в блюдце немного брынзы. Достав миску разбил туда четыре яйца, долил молоко и начал все это сбивать вилкой. Потом зажег газ и поставил на него сковородку, кинув туда кусок коровьего масла. Масло вскоре зашипело и он положил на него ломти колбасы. Когда колбаса прихватилась, перевернул ее и залил взбитыми яйцами, а сверху насыпал тертую брынзу. Закрыв сковородку крышкой, он сильно уменьшил огонь под ней. Оставалось самое главное. Сержант достал из тайника пластину мацы, подаренную Герценом, разломал на кусочки и все высыпал в сковородку. Потом снова закрыл крышкой и еще больше уменьшил огонь…
Проснувшись, Дуся была приятно удивлена. Она уплетала завтрак, приготовленный мужем, с таким удовольствием, что он положил ей на тарелку и половину своей порции.
— Ой, а что это так немножко хрустит? — спросила вдруг Дуся.
— Сухарики… — поколебавшись, ответил сержант.

Уходя из Египта, возьми все, что можешь! А можешь так мало… Но уход — это только начало. Это! Только! Начало! Пойми! Ты пахал на Египет века и терпел унижения с болью. Раз они обошлись так с тобою, То: Да будет дорога легка!
Покидая Египет, не плачь! Что бы ни было, хуже не будет!