Когда Пётр 1 прорубил окно в Европу — бородатые бояре из стольного града полезли в погреба тёмные да тайники сокровенные, дабы ящиками Клинского, Окского и Жигулёвского утолить тоску нахлынувшую и, быть может в последний раз, запачкать брагой хмельною кафтаны парчовые, шитые золотом, жемчугом и прочими изумрудами, отличавшими их происхождение знатное от безродья холопьего.
В свою очередь, холопье безродное потянулось за Углы Красные, дабы бутылочкой Столичной, Праздничной, а быть может, и Пшеничной залить глотку православную, ибо иначе никак не можно: окно в Европу — на то оно и окно в Европу, а не дверь в халупу мужицкую, за которой ребятишек — семеро по лавкам да жёнушка любимая с ухватом чугунным — и никакой перспективы. Показала Русь Святая своё личико белое госпоже Европе и крепко — накрепко села на ту часть тела, которую многие считают прямой противоположностью оного. Дела государственные требовали укрепления границ, а укрепляться надо в брани с врагами проклятыми, которых вдруг обнаружилось такое количество, что сами Император Хфранцузский голову сломали бы пополам от потуг, если бы решили положить начало подсчёту этакой неисчислимой армаде. А это ещё не включая многочисленные пятые колонны, коих развелось по земле русской, аки блох в трактирах Курских, Воронежских, Вологодских, Тверских и иных губерний… И погнал Господин Пётр Великий своих верноподданных холопов Русь по ниточке перекраивать да по косточкам пересчитывать, чтобы не личиком Белым глядела Русь — матушка в окошко — то оное, а харею, отцивилизованной гамбургерами из помёта говяжьего да винами заморскими из пластмассы высшего сорта.
Так и жили, не тужили, триста лет и три года, покуда сама Госпожа Её Величество Европа не задумали затворить окно, печась сердечно о собственном здоровье и благополучии: мол, сквозняки какие — то объявились, будь они неладны! А петли на окне давнёхонько ржавчиной покрылись! А створки — то оконные подгнили да заплесневели! А стёкла потрескались от соприкосновения со свободами да демократиями разными немецкими, петухов расплодивших по всему Миргороду необъятному. А и за окнами теми живёт люд русский, кексы — маффины из МакДоналдцев жуёт, англицким ромом запивает да в окошко поглядывает: какого ветра дальше ждать — попутного, али штиля, благоволенья барского, или неволи горькой, раз уж свою собственную волю вольную в землю зарыл…
…А и писано сие в кризисную осень 15 года летописцем Божьей милости Иоанном, да на бересте жидкокристаллической, от обиды горькой за народ русский, склонивший окончательно спины рабские под гнётом олигархии проклятой, как басурманского помолу, так и славянского отсева. Аминь.