Я — древность. Мы — древность. Пойми, дорогая, раз так —
нет смерти, лишь эра пройдёт, грунт податливый сплюснув.
В домах, поездах, на мостах —
в столицах и на местах —
дрожащую мякоть разумных малюток-моллюсков.
Цвет кожи и форму аппендикса наверняка,
и все наши трения, пьесы, ракеты, уколы заколок,
однажды по чёрточкам спила
известняка
пытливый попробует восстановить археолог.
Пока я по капелькам грязи куда-то иду,
в домах замерцало рождественски, пахнет елово.
И как в литосферном раю, в атмосферном аду
кипит, изливается жаркое долгое слово.
Глядит на слои поколений, ложащихся встык,
Луна — круглолицый ребёнок с небесных качелей.
Я — древность, мы — древность, забытый прекрасный язык,
язык, на котором порой колыбельные пели.
Ты скажешь про войны, и скажешь про прочее зло,
которого много, и густо, и мерзкие рожи.
Пускай разберёт археолог, что в землю легло —
и сделает вывод о собственной древности тоже.