Закрылся дверной замок — звук мягкий приятный, — это значит, к двери приблизился браслет. Синий браслет пациента.

Странная штука детские воспоминания: некоторые вспыхивают ярко, в мельчайших деталях, но целые годы пропадают без следа. Без заметки и намёка. Совсем не помню отца — он ушел, когда мне было семь, зато прекрасно помню тот день рождения. Отмечали дома, было весело. Аська, моя подружка, упала на пол, зашлась от смеха — её щекотали другие девчонки. Аська икала и сучила ногами по стене. На побелке остались две тёмные дорожки. «Ну вот, — расстроилась после мама. — Теперь белить придётся».

Помню, как приходил дядя Тарас. Он работал в мясном отделе. Приносил заднюю часть поросёнка, шумно ронял на стол. Мясо колыхалось и пахло на весь дом. Мама обнимала дядю за шею. И две огромные ладони ниже маминой поясницы.

Во втором классе я сильно болела. Приходил доктор. Молодой мужчина с бледными щеками. Ему очень нравилась мама. Он мыл на кухне руки, потом долго тёр друг об друга, чтобы согреть. Ставил мне градусник, слушал грудь и спину.

Когда доктор ушел, мать склонилась надо мной и прошептала: «Мне очень тяжело. Освободи меня». Я не поняла от чего я должна её освободить, но не переспросила — болело горло, и трудно было говорить.

Прошли годы. Теперь у неё антероградная амнезия. Это значит, что её мозг в состоянии помнить только последние сорок четыре минуты действительности. Плюс всё, что случилось до 12 декабря 1989 года — в этот день она приняла большую дозу бензодиазепина. Нет, она не собиралась убивать себя, просто так получилось. Несчастный случай.

Дверь открылась, я осторожно скользнула в холл. Мама сидела у окна. Я помахала рукой, она подозрительно нахмурилась. Палец тронул планшет — по дисплею заскользили фотографии. Вот и я: бежевый свитер, улыбка и минимум косметики. Ниже подпись — дочь Люба.

Теперь стало удобнее, в планшете все фотографии, заметки, список дел на сегодня… если, конечно, здесь позволяют какие-то дела, кроме пазлов и телевизора.

-Можно я возьму её домой? — попросила я. — На выходные?
На руке докторицы красный браслет, он открывает любые двери. Она кивает; надо бы произнести слова предостережения, но нет смысла — за два десятилетия я выучила всё наизусть.

-Чего ты хочешь, ма? — Мы едем домой, и я тороплюсь задать этот вопрос покуда не истекли заветные сорок четыре минуты. Потом придётся вновь заглядывать в поганый планшет, объяснять кто я и почему мы в машине. — Чего тебе хочется?

-Давай испечём пирог? — предлагает она. Я согласно киваю и сворачиваю на парковку супермаркета.
-Подожди в машине, — нужно бы запереть двери, но я этого не делаю. — Я мигом.

Магазин практически пуст, и это мне на руку. Первым делом бегу в винный отдел. Бутылка вина сегодня необходима. Можно будет излить душу, не опасаясь за последствия — у амнезии есть свои плюсы.

Пытаюсь выбрать что-то подходящее, названия плывут перед глазами. Беру одну бутылку, вторую. Нет, не то. Возвращаю первую на полку. Позади и чуть справа маячит тень. Охранник. Рослый детина в серой униформе. «Чего тебе?» — спрашиваю мысленно. Он ухмыляется. Губы тонкие, не рот, а прорезь на лице.

-Можно проверить вашу сумочку? — нависает. Рука скользит вдоль дубинки вверх-вниз. Фрикционное движение.
-Зачем?
-Открыла сумку! Быстро!

Я не успеваю возмутиться — удар сбивает с ног. Сумка летит в сторону, он не обращает внимания, надвигается. Невольно ищу глазами камеру: «Что происходит?» Камера в углу, смотрит в другую сторону.

Удар ногой по рёбрам перехватывает дыхание. От второго корчусь, как гусеница. Перед лицом — гладкая кожа ботинка. И запах ваксы. «Вот и конец», — мелькнула мысль. Ботинок замахнулся и… нелепо дёрнулся, подвернулся. Противно завоняло спиртным.

Охранник упал рядом. В волосах блестели кусочки стекла.

-Кто этот человек, Люба? — мама сжимала в руке бутылочное горлышко. — И почему он бил тебя?
-Маникюр, — я собралась в кучку, поднялась с пола, — не понравился. Видимо.
Осторожно смотрю на часы. Прошло пятьдесят восемь минут.