Она пришла в село с последними лучами заката, на миг осветившими её скрюченную спину. Одетая в ветхое рубище, седая старушка медленно шла по широкой улице, подслеповато смотря на могучие дома, в окнах которых горел теплый, желтый свет. Шла медленно, тихо бормоча себе что-то под нос.
Не огрызались на неё собаки, видя худую, сморщенную фигурку. Лениво уходили с дороги жирные курицы, направляясь к своим дворам. Даже немногочисленные селяне, сидящие на лавках возле домов, бросали в её сторону рассеянный взгляд, после чего их глаза подергивались усталой поволокой и устремлялись к чернильным небесам, в которых еще виднелись синеватые краски, напрочь забывая о старушке. А старушка продолжала идти. Медленно, потому что ноги, опухшие и растертые от дороги, плохо её слушались. Потому что спина ныла и рука, держащая посох, дрожала от усталости. Но она продолжала идти, всё так же смотря на могучие дома, в окнах которых горел уютный, желтый свет. Никто не приглашал её войти, разделить с ними ужин, рассказать о своём пути. Все прятали глаза в небесах, словно пытаясь там найти ответы на вопросы, мучавшие их.
— Бабушка, хотите пить? — старушка нахмурилась, услышав звонкий детский голосок. Напрягла больные глаза и внимательно осмотрела чумазую девочку в простеньком сарафане, которая стояла напротив неё и протягивала потускневший ковш с водой.
— Хочу, — осторожно ответила старушка, аккуратно беря в руки ковш и поднося его ко рту. Она пила медленными глотками, проливая большую часть на дырявое платье. Иногда шумно отфыркивалась, когда вода попадала в нос. И снова пила, пока ковш не опустел. — Спасибо, милая.
— Бабушка, а может вы есть хотите? — старушка улыбнулась и ласково прикоснулась дрожащей рукой к голове ребенка. — Хотите?
— Немного, — честно ответила она.
— Пойдемте. Сядьте на лавочку, а я мигом, — засмеялась девочка и, вцепившись в руку странницы, потащила её к занозистой скамье возле небольшого, покосившегося домика. — Я мигом. А вы пока отдохнете.
— Иду, иду, — улыбнулась старушка, еле поспевая за ребенком. И лишь когда она опустилась на скамью, тихонько вздохнула и выпрямила ноги, девочка оставила её и, весело напевая какую-то песенку, помчалась домой.
Вернулась девочка быстро. Плюхнулась на скамью рядом со странницей, положила на колени сверток и, развязав его, достала небольшой кусок сыра и половинку сухой горбушки, после чего протянула нехитрую еду старушке. Глаза странницы слабо заблестели в темноте, а голос задрожал, когда она поблагодарила девочку. Но та, кивнув, снова убежала. И вернулась спустя минуту, неся в руках белую кружку, от которой поднимался пар и устремлялся к черно-синему небу.
— Простите, бабушка, чая у нас нет, но есть отвар из душистых трав, — виновато шмыгнув носом, сказала она. — И хлеб черствый. И сыр.
— Не извиняйся, милая, — тихо ответила ей старушка, беря из детских рук кружку с отваром. — То, что от души дается всегда будет вкуснее самых изысканных блюд. Как тебя зовут?
— Тая.
— А меня Вера, — ответила старушка. — Вот и познакомились.
— А куда вы идете, бабушка Вера? — спросила девочка, болтая грязными ногами и смотря на странницу.
— Куда глаза глядят, туда и иду, — улыбнулась старушка, осторожно делая глоток душистого отвара. Она разломила сыр на две половинки и одну протянула девочке. — Угощайся. Одной мне не съесть, — и вдруг замолчала, когда увидела, что девочка заворачивает сыр обратно в сверток. — Почему не ешь?
— Братке оставлю лучше, — вздохнув, ответила девочка. — Хворый он немного, свой кусок давно уже съел.
— А чего ж ты всяким старухам тогда последнюю еду отдаешь? — удивилась странница.
— Мама говорит, что путника наперво покормить надо, а потом себе, что останется. Мама верит, что добро когда-нибудь вернется, — девочка прижала сверток к груди и, вздохнув, продолжила. — Хотите еще отвара?
— Спасибо, милая. Мне много не надо. Ты сухарь-то тоже возьми, — кивнула старушка, протягивая хлеб ребенку. — Зубов у меня уже нет, а размачивать — только время терять.
— Хорошо, бабушка Вера, — сухарик отправился в сверток к сыру незамедлительно. — Может вы у нас переночуете? В сарае сено мягкое и покрывало не колючее я вам дам. А утром пойдете. Куда ж вы ночью-то?
— Тая! — девочка вжала голову в плечи и виновато посмотрела на худенькую женщину в бедном платье, высунувшуюся по пояс в окно. — С кем ты там болтаешь?
— С бабушкой. Её Вера зовут, и она идет, куда глаза глядят, — тихо ответила девочка.
— А чего ж ты на улице-то её оставила? — сердито буркнула мать. — Холодно уже, тёмно.
— Не хочу смущать вас, — покачала головой старушка, но женщина лишь головой помотала.
— Дома и поговорите. А смущать? Было б чему смущать, — рассмеялась она. — Тая! Веди гостью в дом. Я как раз ужин сготовила. Всяк лучше, чем сухари сосать.
Старушка сидела за столом и с любопытством наблюдала за тем, как ужинает небольшая семья. Ужинали, чем Бог послал: вареной картошкой, по три кругляша на каждого, пожелтевшим, ломким сыром, да половинкой горбушки. Тая, сидя рядом со странницей, почти не ела, зато заботливо помяла картофелины вилкой, разломала сыр и принесла на блюдце пару размоченных кусочков сухаря. Помимо девочки за столом сидела и её мать — бледная, усталая женщина, в глазах которой, все же, горела любовь. И не только к детям, но и к жизни. А рядом с ней, прижавшись к материнскому плечу, сидел худенький, бледный мальчик. Он давно съел свою порцию и сейчас, осоловев от неожиданной сытости, клевал носом.
После ужина, женщина отнесла сына к печи, причем старушка заметила, что ноги мальчика неестественно тонкие и безвольно болтающиеся, после чего вернулась за стол, разлила по кружкам душистый отвар и с улыбкой посмотрела на дочь, ухаживающую за старушкой.
— Спасибо вам за приют, — тихо сказала странница, на что женщина лишь устало улыбнулась и покачала головой.
— Редко сейчас кому дают приют, — ответила она. — Вы уж не обижайтесь на людей. Раньше как было: странник идет, так ему со всего села еду несут, домой зовут, постель готовят. А сейчас так… глаза отводят и молчат. Не верят люди друг другу, что уж о помощи говорить.
— Нет в людях веры больше, — кивнула странница. — Зато страх есть. И злоба. Помочь ближнему — слабость для них. Не верят люди в доброту…
— Давно вы в пути?
— Давно. Сколько себя помню, — старушка удивленно замолчала, когда женщина встала и вышла на улицу, а когда вернулась, то увидела, что та несет в руках деревянный тазик с теплой водой. Она опустилась на колени перед гостьей, поставила израненные дорогой ноги в таз и принялась их мыть. Осторожно и медленно. Тая, крутясь возле матери, дождалась сигнала и принесла откуда-то чистую тряпочку, которой заботливо вытерла ноги странницы, а потом, взяв таз, выбежала на улицу, откуда почти сразу раздался шум выливаемой воды.
— Пойду я, пожалуй. Поздно уже, а мне еще идти и идти, — ответила старушка. — Да и не хочется вам мешать. Вижу я, что и сами вы стеснены. А доброты ко мне вы и так изрядно проявили.
— Куда ж вы пойдете-то? Ночь на дворе, луны не видно. Заблудитесь в трех соснах, — покачала головой женщина. — Постель мы вам найдем, поспите, а утром и пойдете. Не прощу себе, ежели с вами чего случиться на дороге…
— Оставайтесь, бабушка Вера, — поддакнула Тая и старушка, улыбнувшись, кивнула.
Она засыпала под сказки, которые Тае рассказывала мать. Сказки о добре и чудесах. Сказки, в которые сама верила. Верила в них и маленькая Тая. Впервые за долгое время странница спала в теплой постели, укрывшись одеялом до подбородка и, сжимаясь в комочек, слушала, как на улице грохочет гром и как барабанят тяжелые капли по окнам. И улыбалась до тех пор, пока не уснула.
Утром, только петухи пропели, Тая спрыгнула с печи и удивленно посмотрела на пустую кровать, где еще вчера спала странница. Кровать была аккуратно заправлена, словно никого и не было вчера в гостях, но на столе, за которым семья ужинала вареной картошкой, стоял одинокий кожаный мешочек, в котором поблескивали золотые монетки…
*****
Она пришла в село с последними лучами заката, на миг осветившими её точеную, молодую фигурку. Одетая в яркое, цветастое платье, молодая девушка уверенно шла по широкой улице, смотря озорным взглядом на могучие дома, в окнах которых горел теплый, желтый свет.
Её приветствовали собаки, разражаясь веселым тявканьем и кружась под ногами, жирные куры, недовольно квохча, убегали с дороги. И немногочисленные селяне снимали с голов шляпы, приветствуя странницу, посетившую село. Каждый из них зазывал девушку к себе, открывались двери, откуда тянуло жарким и теплом домашнего очага, но девушка шла вперед, напевая себе под нос веселую песенку.
Она остановилась перед покосившимся старым домиком, в окнах которого тоже горел свет. Теплый, желтый свет. Рядом с домом виднелась могучая фигура человека, коловшего дрова. Взлетал над головой топор, потом опускался и кривое полено разбивалось на две половинки, которые тут же летели в кучку своих собратьев. Мужчина работал молча и сосредоточенно, пока не остановился, увидев, что за его работой кто-то наблюдает.
Он прищурил глаза, утер рукой пот со лба и сделал шаг к страннице, предварительно вонзив в старый пень топор. Внимательно осмотрел задорное, юное лицо и, повернувшись к дому, крикнул:
— Тая! Принеси воды страннице!
— Иду, братка, — раздался веселый девичий голос и, спустя пару мгновений, странница увидела высокую девушку в белом платье, которая несла в руках потускневший и помятый ковш с ледяной водой. — Ой, и впрямь, странница.
— Благодарю, хозяюшка, — кивнула девушка, принимая из её рук ковш. Она пила медленно, с наслаждением, стараясь не пролить ни одной капли. Вода приятно охладила разгоряченное долгой дорогой тело, влила в усталые мышцы сил, а в голову свежесть мыслей.
— Давно ли и куда идете? — спросил мужчина, присаживаясь на лавочку.
— Давно иду. Куда глаза глядят, милый, — ответила странница, присаживаясь рядом. Она улыбнулась, когда увидела, что хозяйка чуть нахмурилась, словно пытаясь что-то вспомнить, а потом с облегчением вытянула длинные ноги. — Спасибо, что дали губы смочить. Пару вздохов отдохну, да пойду дальше…
— Куда ж вы пойдете-то? Ночь на дворе, — покачал головой мужчина, а потом повернулся к сестре. — Тая, нагрей воды и постель бы надо.
— Я не хочу смущать вас. Вы и так добры изрядно, — странница усмехнулась, когда увидела, что хозяйка снова нахмурилась. — Постелью будет мне трава, а крышей небо звездное.
— И звери лесные, да люди злые, — кивнула Тая. — Ужин с нами разделите, омоетесь, а поутру снова в путь-дорогу. Негоже странника ночью на дорогу гнать.
— Твоя правда, сестричка. Как звать вас, странница?
— Ваша правда, хозяева. А звать меня Верой…
На ужин было жаркое, горячий чай и много смеха. Улыбалась странница, смотря на брата с сестрой, которые, хохоча, разделывались с ужином. Сама же странница съела немного: лишь головку сыра да сухарь размоченный. Как её хозяева не уговаривали, к жаркому она не притронулась. Лишь сидела тихо, да отвар душистый из белой кружки пила. И продолжала наслаждаться им, даже когда мужчина, зевнув, отправился на печь. И продолжала пить его, когда хозяйка постелила ей постель. Улыбнулась девушка, увидев, как задумчиво смотрит на неё Тая, и, чуть подумав, взяла её за руку, после чего спросила:
— Почему лицо твое сурово, а губы улыбаться не хотят? Ты доброе дело сделала, Тая. Страннице усталой кров дала.
— Я будто знаю вас, — тихо ответила девушка. — Но вот откуда, не знаю.
— Конечно, знаешь, — снова улыбнулась гостья. — Когда-то я бывала в этом доме. И ты мне точно так же воду подала… А мать твоя постель мне приготовила, омыла ноги и была добра.
— Так вы… та бабушка? — ахнула Тая, прижимая руку к губам. — Та странница, что кошель золота оставила на столе? Мы Степку на ноги благодаря ему поставили, и мама все долги вернула!
— Я вижу, что вы им по уму распорядились, — кивнула странница. На миг Тая увидела, что перед ней снова сидит та старушка в ветхом рубище, но видение пропало, стоило лишь моргнуть.
— Но почему? Почему мы, а не другие? Степан говорил, что вас все в гости звали, а вы… к нам.
— Другие звали в гости красоту, а старость и усталость не замечали, — поджав губы, ответила странница, обнимая ладонями горячую кружку с душистым отваром. — Зачем им я? Они не нуждались во мне. А вы нуждались в Вере.
— Не верят люди друг другу, что уж о помощи другим-то говорить.
— Вот и бреду я по свету, ищу тех, кому нужна… — тихо продолжила гостья, — Иногда нахожу, молодею. Не нахожу — старею. Такой вы и увидели меня в ту ночь. Отчаявшуюся Веру, в которую никто не верит. И только вы заставили меня опять поверить. По-прежнему добры вы к тем, кому нужна помощь. И вам не важно, красив нуждающийся или грязен и уродлив. Последний кусок хлеба отдадите ему, о себе забывая. И верите, что доброе дело добротой вознаграждается. Долго брожу я по свету, ищу таких, как вы. Нахожу — молодею. Не нахожу — старею. И с каждым годом всё реже нахожу…
Ночь накрыла село. Изредка побрехивали собаки, вскидывались иногда потревоженные лисами куры, блестели холодной темнотой окна могучих домов. И только в маленьком, покосившемся домике горел теплый, желтый свет, а за столом мирно беседовали две девушки. Одна искала Веры, вторая этой Верой и была…