История 5. Про Свету, бантики и голубую заколку
Света была очень худенькой, болезненной девочкой. Ее хотелось защищать. Даже наши насмешники-мальчишки никогда ее не обижали. Напротив, они постоянно пытались ее рассмешить. У Светы был переливчатый, заразительный смех, слушать который хотелось снова и снова.
Света любила, чтобы ее называли взрослым именем Светлана и одна в классе носила детские банты. Все остальные девчонки мнили себя уже взрослыми и ходили с заколками или просто обвязывали хвосты черными резинками. И заколки, и резинки были скучными и невзрачными. Мы тогда еще не очень понимали, что страна, опередившая мир во многих областях, безнадежно отставала в производстве товаров народного потребления.
Чтобы отличаться от других, многие люди какие-то вещи делали сами. Мама Люды вязала, мама Гали шила, Света сама себе делала бантики.
Она брала капроновую ленту и вдоль всего края наживляла ниткой. Потом эту нитку стягивала, лента собиралась, и получался красивый бант-цветок. Свету я зауважала именно из-за этих бантов. Я пришла к Свете первый раз в гости, и на стене увидела «Расписание бантиков».
Не очень ровным почерком, на листочке в клеточку, было расписано: понедельник — синий бант, вторник — красный, среда — зеленый …ну, и так далее до воскресенья. Света носила свои бантики согласно распорядка на стене! Я никогда ничего не умела делать по расписанию, и очень зауважала Свету.
Признаюсь, иногда мне хотелось нацепить такой же красивый бант как у Светы. Но я не могла себе этого позволить. Насмешница Галя обозвала бы меня «детским садом». Ругаться с лучшей подругой из-за бантиков я не была готова. Именно в то время к нам в гости приехала мамина сестра, тетя Оля. Она работала в цирке, недавно вернулась с гастролей из-за границы, и привезла мне оттуда очень красивую заколку, в виде огромного цветка. Я прицепила заколку на прическу «конский хвост» и гордо отправилась в школу.
Галя увидела меня из окна класса и начала корчить смешные рожицы: заколка издалека была похожа на бант. Я про себя ехидно улыбалась: посмотрим, что ты сейчас скажешь. Я зашла в класс. Галя стояла в позе «насмешницы»: одной рукой она держалась за живот, другой показывала на меня и корчила гримаски, как будто сейчас умрет от смеха. Тут она увидела мою заколку и изумленно опустила руки.
Да уж! Это была всем заколкам заколка! Огромная голубая лилия, с усиками из бисера, была увенчана ягодкой-ежевичкой из бусин перламутрового цвета. Но лучше бы она не была такой красивой!
Сначала девочки-одноклассницы захотели рассмотреть заколку поближе. Потом кто-то жалобно попросил у меня ее поносить, хотя бы один урок. Потом заколку снова рассматривали на перемене всей женской половиной класса, и снова кто-то носил один урок… Кончилось все печально: ягодка-ежевичка отлетела, усики оторвались.
Увидев, как я сильно расстроилась, Галя сказала, что усики не очень-то и нужны, а если цветок расплавить, то серединка-ежевичка легко прилипнет к цветку. Клея «Момент» в те времена еще не было. Мы побежали к Гале домой, включили газовую плиту и начали нагревать цветок. Но вместо того, чтобы стать мягким и липким, цветок почернел и продырявился. Заколка была испорчена безвозвратно. Я совсем не успела ее поносить! К тому же предстояло еще что-то объяснять маме, отчиму и тете Оле.
А Света свои банты носила совсем недолго. Светина мама работала парикмахером и стала делать Свете, на зависть другим девчонкам, настоящую химическую завивку.
Несколько лет спустя, когда завивку сделала Галя, к нам в класс с криком: «Вы что творите?» — ворвалась возмущенная завуч. «Ничего мы не творим! Мои волосы вьются от природы!» — возразила ей Галя.
«Как бы не так!» — завуч обвела взглядом класс и ткнула в Свету, — «вот, если человек кудрявый от природы, это сразу видно!» С тех пор Свете пришлось терпеть наши насмешки. Мы тыкали пальцем в ее сторону и голосом завуча повторяли: «Вот, если человек кудрявый от природы, это же сразу видно!»
История 6. Как я навсегда полюбила математику
В пятом классе, вместо одной учительницы, нас стали обучать сразу несколько учителей. Самым заметным из них, был учитель математики. Полноватого мужчину, небольшого роста, все звали Колобок. Прозвали его так не мы, старые ученики передавали кличку новым, как знамя. Новые ничего не меняли, кличка подходила, как влитая. Вместе с кличкой, передавался стишок:
Дано: Колобок полез в окно.
Доказать: Как он будет вылезать.
Допустим: Мы его сюда не пустим…
и так далее.
Колобок был личностью очень неоднозначной. Его любили, ненавидели, боялись. И только равнодушно к нему не относился никто.
Колобок очень любил математику. Он объяснял теоремы с таким видом, и с таким накалом, как будто выдумал все их сам. Он размахивал руками и с горящими глазами кричал: «И тогда, представляете?!» Но горе было тому, кто в этот момент рискнул отвлечься от созерцания доски и заговорить с товарищем: в него летело все, что было в тот момент под рукой, а вернее в руках учителя, чаще всего мел.
После плохо написанной контрольной, обстановка в классе накалялась. Колобок входил в класс, тряс тетрадями и обзывался. Он не ругал кого-то конкретно, а обзывал всех сразу. Причем обидно, изобретательно и многослойно. Это были не просто слова, это были длинные, витиеватые выражения. Многие из них мне врезались в память на всю жизнь, но повторять, по понятным причинам, я их не буду. Современные дети, скорее всего, сняли бы видео на телефон, и нажаловались бы родителям и директору на то, что умаляют их детское достоинство. У нас это не поощрялось: стукач он и есть стукач, даже если стучит на учителя.
Изобретательная Галя в каждой тетрадке по математике завела страницу, на которой записывала эти «перлы». Когда страница заканчивалась, мы собирались вчетвером, читали, и хохотали до колик в животе. В оправдание Колобка скажу, что выражения были, по большому счету, цензурными и неповторяющимися.
Когда стали изучать геометрию, Колобок нам рассказал про постулаты Евклида. А дело там обстояло так: Евклид сформулировал свои постулаты еще до нашей эры. С четырьмя первыми постулатами было все понятно сразу, они звучали очень просто, вроде того, что через две точки можно провести только одну прямую, пятый же постулат всех ставил в тупик. Он звучал как теорема, и его хотелось доказывать. Что и делали математики с древнейших времен и вплоть до XIX века, пока не поняли, что доказательства нет.
Вдохновившись интересным рассказом Колобка, я пришла домой, обложилась учебниками и быстренько «доказала» знаменитый пятый постулат. Аккуратно переписала все на листочек в клеточку и побежала в школу, в кабинет математики.
Надо отдать Колобку должное. На его лице не дрогнул ни один мускул. Он внимательно прочел, или сделал вид, что прочел, мой опус. «Надо доработать», — был его вердикт, — «ты не расстраивайся, что сразу не получилось, я сейчас!» Колобок нырнул в подсобку и вернулся с огромной стопкой книг: «Держи! Тебе понравится!»
Мне и правда понравилось. С того времени я не расставалась с «Занимательной физикой» и «Занимательной математикой» Перельмана. Я участвовала в школьных олимпиадах и иногда даже побеждала. Я навсегда влюбилась в холодную и строгую красоту математических формул. И все это благодаря учителю, со смешным прозвищем — Колобок.
(Продолжение следует)