Я очень редко смотрю телевизор. Жизнь в Америке напряжённая, вечно не хватает времени. А когда выдаётся свободная минутка — я раскрываю альбом и пересматриваю старые фотографии. И это мне гораздо интереснее, чем любой фильм или шоу.
На одном из первых листов альбома — довоенная фотография, запечатлевшая семью из семи человек. Ещё нестарые родители и пятеро их взрослых детей, три сына и две дочери. Самый старший сын — мой отец, Абрам.
Он родился за семь лет до революции, в феврале 1910 года. Мои бабушка и дедушка жили в Белоруссии, в Жлобине, но рожать первенца бабушка поехала к своим родителям, в Витебск. Таким образом, по месту рождения мой отец оказался земляком Марка Шагала.
Абрам ходил в хедер — еврейскую начальную школу, но недолго. После революции хедер закрыли. И в хедере, и в обычной школе Абрам учился хорошо: у него была хорошая память. Он всегда помнил дом с садом в Жлобине, где жила семья. В саду была калитка, через которую можно было выйти в лес. Однажды эта калитка спасла его отца.
Во время гражданской войны власть в городке часто менялась. Очередные бандиты, захватив город, решили взять заложников. Они шли по улице, заходили в каждый дом и уводили взрослых мужчин. Услышав стук в ворота, дедушка Залман выбежал в калитку и скрылся в лесу.
Когда Абраму было шесть лет, родился его брат, которого назвали Моисеем. Мальчик не мог выговорить своё имя, и на вопрoс, как его зовут, отвечал: «Мома». Это прозвище приклеилось к нему на всю жизнь, для племянников он был дядя Мома, а для их детей — дед Мома. Через год родилась сестра Ида.
Увидев, что гайки в стране закручиваются всё туже, Залман и его братья, занимавшиеся торговлей, подумывали уехать из России, и уже нащупали путь, по которому можно было уйти с семьями за границу. Но тут был объявлен НЭП, и им показалось, что всё «вернулось на круги своя». Дела пошли неплохо, и в 1923 году семья перебралась в Петроград, где Залман купил квартиру рядом с Сенной площадью. Вскоре родилась Лиза, а через год — Семён.
Продолжение следует