она будет злиться и вырываться — а ты её обними,
прижимай к себе, легонько касаясь талии,
защищай её от чьих-то наглых взглядов, тоски и тьмы,
назови своей маленькой
— и она растает.

ей от тебя не нужно ни платьица подвенечного,
ни верности пса, ни страсти, что сводит с ума,
просто целуй её аккуратно в плечико,
и ничего внутри неё не ломай.

ничего ей не обещай,
не давай имена нерожденным детям,
лишь зарывайся в волосы, пахнущие пшеничным полем.
она будет тебя беречь и ломать твои сигареты,
целовать перед сном и книжки читать запоем.

не клянись ей, что никогда её не покинешь,
просто спасай от дурного сна/печали/огромного паука.
лучше обнимай её обескрыленную спину,
не отдавай её наглым чужим рукам.

она будет вредничать и скандалить — а ты люби.
её запах — арабика, август, счастье.
через тысячи километров, сотни других орбит
к ней всегда почему-то хочется возвращаться.

она будет порой казаться исчадием темноты,
только ты все равно не отпускай её руку,
чтобы потом не искать всю жизнь хоть намек на ее черты,
в сотнях бесстрастных и пошлых кукол.

слушай, как смех её льётся музыкой чистых нот,
как она кладёт тебе голову на плечо, смешная, несмелая, робкая,
а когда уходит — становится холодно и темно,
словно в городе вышибли сразу все пробки.

черта с два угадаешь, что таится в её мутном броде,
у неё к тебе чувства от адской ненависти до большой любви,
но, знаешь, каждый раз, когда она уходит,

ей очень хочется,
чтоб ты её остановил.