В Евангелии от святого Иоанна сказано: «Ибо так возлюбил Бог мир,
что отдал Сына своего Единородного, дабы мир спасен был через Него».
Сегодня у нас праздник тела и крови Искупителя, погибшего ради вас,
Агнца Божия, взявшего на себя грехи мира, Сына Господня, умершего за ваши прегрешения. Вы собрались, чтобы вкусить от жертвы, принесенной
вам, и возблагодарить за это Бога. И я знаю, что утром, когда вы шли
вкусить от тела Искупителя, сердца ваши были исполнены радости, и вы вспомнили о муках, перенесенных Богом-сыном, умершим ради вашего
спасения.
Но кто из вас подумал о страданиях Бога-отца, который дал распять
на кресте своего Сына? Кто из вас вспомнил о муках отца, глядевшего на Голгофу с высоты своего небесного трона?
Я смотрел на вас сегодня, когда вы шли торжественной процессией, и видел, как ликовали вы в сердце своем, что отпустятся вам грехи ваши,
и радовались своему спасению. И вот я прошу вас: подумайте, какой
ценой оно было куплено. Велика его цена! Она превосходит цену рубинов,
ибо она цена крови…
Трепет пробежал по рядам. Священники, стоявшие в алтаре,
перешептывались между собой и слушали, подавшись всем телом вперед.
Но кардинал снова заговорил, и они умолкли.
- Поэтому говорю вам сегодня. Я есмь Сущий. Я глядел на вас, на вашу немощность и ваши печали и на малых детей, играющих у ног ваших.
И душа моя исполнилась сострадания к ним, ибо они должны умереть.
Потом я заглянул в глаза возлюбленного сына моего и увидел в них
искупление кровью. И я пошел своей дорогой и оставил его нести свой
крест.
Вот оно, отпущение грехов. Он умер за вас, и тьма поглотила его; он умер и не воскреснет; он умер, и нет у меня сына. О мой мальчик, мой
мальчик!
Из груди кардинала вырвался долгий жалобный стон, и его, словно
эхо, подхватили испуганные голоса людей. Духовенство встало со своих
мест, дьяконы подошли к кардиналу и взяли его за руки. Но он вырвался
и сверкнул на них глазами, как разъяренный зверь:
- Что это? Разве не довольно еще крови? Подождите своей очереди,
шакалы! Вы тоже насытитесь!
Они попятились от него и сбились в кучу, бледные, дрожащие. Он снова повернулся к народу, и людское море заволновалось, как нива, над
которой пролетел вихрь.
- Вы убили, убили его! И я допустил это, потому что не хотел вашей
смерти. А теперь, когда вы приходите ко мне с лживыми славословиями и нечестивыми молитвами, я раскаиваюсь в своем безумстве! Лучше бы вы погрязли в пороках и заслужили вечное проклятие, а он остался бы жить.
Стоят ли ваши зачумленные души, чтобы за спасение их было заплачено
такой ценой?
Но поздно, слишком поздно! Я кричу, а он не слышит меня. Стучусь у его могилы, но он не проснется. Один стою я в пустыне и перевожу взор
с залитой кровью земли, где зарыт свет очей моих, к страшным, пустым
небесам. И отчаяние овладевает мной. Я отрекся от него, отрекся от него ради вас, порождения ехидны!
Так вот оно, ваше спасение! Берите! Я бросаю его вам, как бросают
кость своре рычащих собак! За пир уплачено. Так придите, ешьте досыта,
людоеды, кровопийцы, стервятники, питающиеся мертвечиной! Смотрите:
вон со ступенек алтаря течет горячая, дымящаяся кровь! Она течет из сердца моего сына, и она пролита за вас! Лакайте же ее, вымажьте себе
лицо этой кровью! Деритесь за тело, рвите его на куски… и оставьте
меня! Вот тело, отданное за вас. Смотрите, как оно изранено и сочится
кровью, и все еще трепещет в нем жизнь, все еще бьется оно в предсмертных муках! Возьмите же его, христиане, и ешьте!
Он схватил ковчег со святыми дарами, поднял его высоко над головой
и с размаху бросил на пол. Металл зазвенел о каменные плиты.
Духовенство толпой ринулось вперед, и сразу двадцать рук схватили
безумца.
И только тогда напряженное молчание народа разрешилось неистовыми,
истерическими воплями.
Опрокидывая стулья и скамьи, сталкиваясь в дверях, давя друг друга,
обрывая занавеси и гирлянды, рыдающие люди хлынули на улицу.
«Овод» Этель Лилиан Войнич