Сталин-театрал
Для любимых артистов вождь не жалел ни премий, ни веревки

«27 февраля 1953 года в Большом театре шел балет „Лебединое озеро“. В восемь часов сопровождаемый Кириллиным в своей ложе появился И. В. Сталин, — пишет в мемуарах сотрудник личной охраны Сталина Алексей Рыбин. — До конца спектакля он был один. Затем попросил директора поблагодарить артистов. После чего уехал на Ближнюю дачу». Несколько дней спустя врачи диагностируют у Сталина паралич правой стороны тела, и 5 марта он скончается.
По иронии судьбы в недалеком будущем телеверсия габтовской постановки «Лебединого озера» у советских граждан станет устойчиво ассоциироваться с поминовением усопших — ее начнут транслировать в дни кончины последующих советских вождей. Она же будет показана по ТВ и 19 августа 1991 года — в день «клинической смерти» СССР.

Ленин к Большому… нервно дышал

А ведь ни этой, всемирно известной постановки балета Чайковского, ни самого Государственного академического Большого театра (ГАБТ) после революции могло не быть вовсе!

В очерке «Ленин и искусство» (1924) Луначарский писал: «Владимир Ильич очень нервно относился к Большому театру. Мне несколько раз приходилось указывать ему, что Большой театр стоит нам сравнительно дешево, но все же, по настоянию Владимира Ильича, ссуда ему была сокращена. Руководился Владимир Ильич двумя соображениями. Одно из них он сразу назвал. „Неловко, — говорил он, — содержать за большие деньги такой роскошный театр, когда у нас не хватает средств на содержание самых простых школ в деревне“». Другое соображение заключалось в том, что Большой театр, также как и его «коллега» (Мариинский, в Петрограде), по мнению Ильича, являли собой кусок «чисто помещичьей культуры». Как результат, 2 ноября 1922 года вышло в свет Постановление Политбюро Ц К РКП (б) «Об академических театрах»:
«1. Признать невозможным перевод Большого театра и бывш. Мариинского на начала самоокупаемости.
2. Вследствие этого, в целях уменьшения правительственной субсидии государственным и академическим театрам на 395 миллионов в год (исчисленным по данным 1922 г.), закрыть Большой театр и бывш. Мариинский, прекратив выдавать им субсидии начиная с текущего бюджетного квартала и ассигновав средства на охрану театрального имущества и театральных зданий.
3. Освободившиеся 395 миллионов рублей ассигновать на нужды народного образования».

В ответ Луначарский мобилизовал авторитетных театральных деятелей, дабы попытаться отстоять главные сцены страны. Но все потуги творческой интеллигенции вряд ли привели бы к желаемому результату, не поддержи их тов. Сталин. Потихонечку прибирая власть в свои руки, он знал о состоянии здоровья Ленина и понимал, что нет нужды выступать по театральному вопросу открыто — достаточно его просто затянуть. И когда Ильич поручил бывшему наркому, левому эсеру Андрею Колегаеву претворить в жизнь тезисы Постановления, Сталин изобрел, как бы в помощь Колегаеву, комиссию, которая взялась волокитить процесс. Дождавшись смерти Ильича, Сталин убрал Колегаева (в 1937‑м его расстреляют) и взял под свой контроль два главных театра страны. А со временем — и все советское театральное искусство, охотно вмешиваясь в творческий процесс на всех стадиях: начиная от вычитки пьес и либретто и заканчивая генеральными прогонами.

Николай I как объект подражания

Кому было нужно? Наиболее убедительной представляется версия советского и американского музыковеда Соломона Волкова. Он пишет: «Диктатор любил оперу и балет (особенно русские). Он был верным учеником Ленина, но в этом пункте их вкусы решительным образом расходились. Те, кто до сих пор считают Сталина „низколобым фельдфебелем“, заблуждаются…».

Корни любви Сталина к музыке следует искать в его детстве и юности. Грузины по натуре своей вообще необычайно музыкальны. А Сталин, обучаясь в Горийском духовном училище, еще и профессионально пел в церковном хоре. По воспоминаниям современников, обладая незаурядным голосом, он быстро выбился в солисты и в качестве певца был часто зван на свадьбы.

«Но Сталин также оценивал Большой как профессиональный политик, — продолжает Волков. — Причем чаще в первую очередь — как политик, а уж затем — как меломан, поклонник красивого пения и красивых танцев». В самом деле: во все времена развитие искусства сильно зависело от воли государственных правителей. Представьте, какого огромного количества шедевров (в музыке, литературе, живописи) человечество могло бы лишиться, если бы не цари, диктаторы, церковные иерархи, что заказывали произведения искусств подлинным мастерам своих эпох и раздавали им придворные должности, позволявшие более-менее спокойно заниматься творчеством.

По мнению Волкова, в случае с ГАБТом товарищ Сталин взял за образец подражания Мариинку эпохи Николая I. Именно этот русский император наглядно продемонстрировал, как можно эффективно использовать оперу и балет для пропаганды официальной идеологии. При этом не любивший Ленинграда Сталин сделал ставку на Большой театр. Вплоть до того, что лично сманивал в Москву тогдашних ленинградских звезд. К примеру, под его нажимом в столицу перебрались балерина Галина Уланова и знаменитый бас Марк Рейзен.

Из воспоминаний народной артистки СССР, оперной певицы Галины Вишневской: «Благодаря личному покровительству вождя Большой никогда не знал материальных затруднений — власть на него никогда не жалела никаких денег. Декорации и костюмы стоят миллионы рублей, потому что в создании их на 50% применяется ручной труд — из-за отсутствия нужных материалов, машин и т. д. Сталин сам установил труппе высокие оклады, щедро награждал их орденами и сам выдавал им Сталинские премии. Многие артисты имели по две-три Сталинские премии, а то и пять, как Баратов (главный режиссер ГАБТ с 1944 по 1949 гг. — Ред.)».

Из всех высших руководителей советской эпохи Сталин, пожалуй, был самым профессиональным театралом. Отчасти и потому, что с конца 1920‑х вел жизнь замкнутую

Стукачу первый кнут

В конце 1930‑х вышел Указ Президиума В С СССР о судебном преследовании за опоздание на работу более чем на 20 минут. И буквально на следующий день после опубликования указа великий мхатовец Василий Качалов появился в театре с часовым опозданием. Перепуганный директор театра попросил указания Сталина: как поступить с артистом? Ответ последовал в виде приказа Комитета по делам искусств: директору МХАТа объявить строгий выговор «за недоведение до сведения народного артиста тов. Качалова Указа Верховного Совета СССР об ответственности за опоздание на работу».

Балерины с номерочком на ноге

Вишневская также оставила воспоминания о церемониале, сопровождавшем визиты Сталина в Большой театр, о которых руководство ГАБТ всегда извещали заранее: «Всю ночь охрана осматривала каждый уголок театра, сантиметр за сантиметром; артисты, не занятые в спектакле, не могли войти в театр даже накануне, не говоря уже о дне спектакля.
Участникам его выдавались специальные пропуска, и, кроме того, надо было иметь с собой паспорт. Подъезд публики к театру на машинах был запрещен. Сотни сотрудников госбезопасности окружали театр, проверяли документы несколько раз: первая проверка, в дверях входа, потом перед выходом на сцену. От этого особенно страдали артисты. Они же почти голые! Пропуск хоть к ноге привязывай, как номерок в общей бане… Сталин никогда не смотрел спектакль из правительственной ложи. Он сидел всегда в ложе „А“, она находилась слева от сцены, над оркестром, скрытый от глаз публики занавеской…».

Из всех высших руководителей советской эпохи Сталин, пожалуй, был самым профессиональным театралом. Отчасти и потому, что с конца 1920‑х Иосиф Виссарионович, вне забот государственных, вел жизнь замкнутую. Его жена застрелилась. Он не имел настоящих друзей и почти никуда не ездил, кроме как на охраняемые правительственные дачи.
Единственное развлечение — ночные застолья по грузинскому образцу в обществе ближнего партийного круга. Отдушин оставалось три: чтение, кино, которое ему «привозили на дом», и театр. С посещением последнего в основном и были связаны вылазки Сталина в свет. Да и то — лишь потому, что труппу, оркестр и декорации на даче не разместишь.

На безрыбье и «Дни Турбиных» — рыба

Помимо ГАБТа второй театральной любовью Сталина был МХАТ, актерам и руководителям которого Иосиф Виссарионович не отказывал даже в малейших просьбах. Порой доходило до курьезов.

Легенда гласит, что худрук МХАТа Константин Станиславский, будучи человеком импульсивным, в ходе одной из репетиций вспылил по поводу того, что в реквизите нет подходящей веревки. В приливе чувств он бросился звонить Сталину: «Невозможно работать, нет веревки!». Сталин спокойно выслушал и уточнил: «А сколько веревки нужно?» — «Метра три». — «Хорошо, товарищ Станиславский, работайте спокойно». И два часа спустя к театру подъехал грузовик с… трехтонной бухтой веревки.

А вот угодливых заискиваний в свой адрес вождь не любил. В ответ на такое мог и осерчать. Как минимум — осадить. Рассказывают, что в ходе одного из посещений им МХАТа лауреат пяти Сталинских премий Борис Ливанов подобострастно обратился к вождю:
— Товарищ Сталин! Хочу с вами посоветоваться: вот, собираюсь играть Гамлета, прочел 50 книг о нем, но так еще и не разобрался.
— Почему вы думаете, что мнение одного неспециалиста поможет вам больше, чем мнение 50 специалистов?.. — буркнул в ответ Сталин.

Одним из любимых мхатовских спектаклей вождя были «Дни Турбиных», Сталин смотрел его 16 раз. Больше — только модную в ту пору пьесу Константина Тренёва «Любовь Яровая» и, почему-то, классическую постановку Островского «Горячее сердце».

Исполнителю роли Алексея Турбина Николаю Хмелёву Сталин как-то сказал: «Хорошо играете Алексея. Мне даже снятся ваши черные усики (турбинские. — Ред.). Забыть не могу». Вождь, кстати, защищал пьесу перед разного рода «неистовыми ревнителями». Так, на встрече с украинскими писателями, чуть ли не ультимативно заявившими: «Мы хотим, чтобы наше проникновение в Москву имело своим результатом снятие этой пьесы», Сталин возразил: «Если вы будете писать только о коммунистах, это не выйдет. У нас 140‑миллионное население, а коммунистов только 1,5 миллиона. Не для одних же коммунистов эти пьесы ставятся?». А в ответном письме драматургу Владимиру Билль-Белоцерковскому высказался о пьесах Булгакова так: «Почему так часто ставят на сцене пьесы Булгакова? Потому, должно быть, что своих пьес, годных для постановки, не хватает. На безрыбье даже „Дни Турбиных“ — рыба… Если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав свое дело окончательно проигранным, — значит, большевики непобедимы». Более того — в своей знаменитой речи от 3 июля 1941 года, Сталин, ища слова, которые дошли бы до сердца каждого советского человека, невольно использовал фразеологию и интонацию монолога Алексея Турбина в эпизоде с юнкерами в гимназии: «К вам обращаюсь я, друзья мои…».

Вот так-то! Вместо казенно-партийного «товарищи» — «друзья мои!». Будь жив к тому времени скончавшийся в марте 1940‑го Михаил Афанасьевич Булгаков — уж он бы этот подтекст по достоинству оценил.

Чеховым навеяло

В конце 1930‑х вышел Указ Президиума В С СССР о судебном преследовании за опоздание на работу более чем на 20 минут. И буквально на следующий день после опубликования указа великий мхатовец Василий Качалов появился в театре с часовым опозданием. Перепуганный директор театра попросил указания Сталина: как поступить с артистом? Ответ последовал в виде приказа Комитета по делам искусств: директору МХАТа объявить строгий выговор «за недоведение до сведения народного артиста тов. Качалова Указа Верховного Совета СССР об ответственности за опоздание на работу».

Козловчанин № 1

В 1930—1950‑е на сцене ГАБТа выступали два великих советских тенора — Сергей Лемешев и Иван Козловский. Оба являлись непревзойденными мастерами вокала, у обоих были толпы поклонников — «лемешисты» и «козловчане». Сталин принадлежал ко вторым. В итоге Лемешев был единожды лауреатом Сталинской премии 2‑й степени, тогда как Козловский получал ее дважды, и оба раза — 1‑й степени.
Ивана Семеновича часто приглашали выступить для вождя и его гостей на правительственную дачу. Однажды те, разгоряченные спиртным, потребовали от певца исполнить веселую народную песню. «Зачем нажимать на товарища Козловского? — вмешался Сталин. — Путь он исполнит то, что сам желает. А желает он исполнить арию Ленского из оперы Чайковского „Евгений Онегин“»… В другой раз выдернутый на дачу певец сослался на простуду и попросил «сегодня не неволить». На что Сталин отозвался с пониманием: «Ха-ра-шо. Пусть Козловский бережет свой голос. Мы тогда с Берией сами споем. А хохол пусть слушает». И эти двое проникновенно спели Козловскому «Сулико».