Место для рекламы

Восстание классиков

Из Министерства образования в школьную библиотеку поступил приказ на сокращение классиков мировой литературы в количестве двух. А так как в стране была построена демократия, то Классикам самим предложили выбрать нужные кандидатуры. Собрались тогда гении пера в библиотеке и стали думать, кого можно первыми выгнать из школьной программы.
— Пушкина, — предложил Гоголь. — Лицо у него какое-то не русское.
— Сами вы, Николай Васильевич, малоросс. Только что языком не владеете, — обиделся Александр Сергеевич.
— Это я-то не владею! А кто «Чуден Днепр при тихой погоде» сочинил?
— Днепр теперь не наш, — заметил Иван Сергеевич Тургенев. — А меня вот никогда не выгонят. Я про русский язык специально на этот случай написал. И процитировал самого себя: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык»!
— Да, Тургенева пока не тронут, — пригорюнился Лев Николаевич Толстой. — Вот у меня с церковью как-то в свое время не сложилось. Боюсь — сейчас припомнят.
— И про суицид в «Анне Карениной» припомнят, — наябедничал тут же Достоевский. — И про Катюшку Маслову.
— А давайте выгоним Маяковского, — немного смущенно предложил поэт Блок. Классики одобрительно зашумели. Революционного поэта они не очень-то привечали.
— Облако ему в штаны засунуть еще, — съехидничала поэтесса Зинаида Гиппиус.
— «Я волком бы выгрыз бюрократизм», — ответил ей Владимир Владимирович и сел писать заявление об уходе.
— Так, один есть — с облегчением произнес Федор Михайлович Достоевский. — Но надо найти еще. Может, кто сам себя предложит?
— Тем временем Маяковский вышел за дверь и второй раз застрелился.
— Чехова — нельзя. У него чахотка. Есенина тоже. Про Русь писал, про березки. Может Горького? — предположил Достоевский.
«Мать вашу», — рассердился Алексей Максимович, щурясь через усы. Да мою «Мать» еще лет двести изучать будут в школе. Не говоря о гордо реющем Буревестнике!
— Тогда давайте выгоним Салтыкова-Щедрина", — предложил писатель Фадеев и тут же спрятался за поэтом Блоком. — Уж больно он остер для сегодняшнего дня. Вот чего только стоит этот его пассаж:
«Российская власть должна держать свой народ в состоянии постоянного изумления».
— А меня и выгонять не надо. Сам уйду! — Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин сплюнул и вышел за дверь, за которой и споткнулся о поэта Маяковского.
— Ну вот, собрание окончено, — удовлетворенно сказал писатель Пришвин. — Вот писали бы про природу и оставались бы в учебниках навечно. Как я. А пока Толстому и Достоевскому приготовиться бы надо. С вещами и на выход. Все про душу человеческую писали. Про птичек надо, про зверушек разных. Да, Иван Андреевич?
Баснописец Крылов только посапывал в своем кресле. Он опять проспал все заседание. Но тут очнулся:
— Потому и не выгнали пока, — сказал Иван Андреевич потягиваясь. — Кто эзопов язык вовремя освоил — тот и уцелел.
«Вороне как-то Бог послал кусочек сыра»…
Но никто его уже не слушал. Все Классики разошлись по книжным полкам в ожидании следующих указаний из Министерства Образования.
Следующие указания поступили довольно быстро.
Из школы выгнали Толстого и Достоевского. Идут они, бороды от удивления чешут.
— Столько лет в школьной программе и вот на тебе, — озадаченно говорит Лев Николаевич. — Ну вас-то, Федор Михайлович, турнули, это еще как-то можно понять. Зачем детишкам все эти страсти-мордасти. Опять же про Сонечку Мармеладову подробности ни к чему-с будут. Да и старушку по голове — как-то, извините, моветон.
— Милостивый сударь, Лев Николаевич. Я в отличие от вас признан всем мировым сообществом как мастер психологического романа. А у вас только сопли-вопли получаются, уж простите великодушно. Не знаете, Пушкина Александра Сергеевича еще оставили? А ведь тот «Гаврилиаду» бесовскую написал.
— И до Пушкина дело дойдет, я полагаю. Но меня все равно должны были последним выгнать. Ведь я Классик!
— Нет, я Классик!
— Нет, я!
Тут навстречу им идут Матфей, Варнава, Андрей, Лука, Марк, Иоанн и Иуда.
— Вот кто вместо нас теперь в школе будет, — прослезился Лев Николаевич.
— Может ну ее эту школу. Давайте рванем в Монте-Карло. Рулетка, вино хорошее, развлечения разные!
— А давайте. А потом старушку топориком!
— Из Минобраза?
— Ее самую!
И обнявшись классики мировой литературы пошли прочь оттуда, где их привечали долгие, долгие годы…
Прошло еще совсем немного времени. В школьной библиотеке по пустым полкам гулял ветер. Оттуда уже был удален Михаил Юрьевич Лермонтов. За то, что посмел писать про Кавказ в неподобающей нашему времени форме. И не извинился. Чехова Антона Павловича тоже не пощадили. Антисемитизм пришили за фразу: «Нет такого предмета, который не подошел бы еврею для фамилии». Булгакову статью впаяли за критику социальной группы «Швондер и товарищи». Гоголя выгнали за нос и за то, что не стал писать про бандеровцев, а любил свою Малороссию. Некрасова за вопрос «Кому на Руси жить хорошо». Пушкина по совокупности по наущению церкви за «Сказку о попе и его работнике Балде» и за «Гаврилиаду». Блока за то, что не любил Маяковского…
В общем, остались в библиотеке из Классиков только Тургенев и Шолохов.
— А вас почему еще не выгнали? — спросил Иван Сергеевич Михаила Александровича.
— Всё хотят узнать, кто на самом деле «Тихий Дон» написал, — ответил Тургеневу Шолохов наливая себе сто грамм.
— И кто же, — поинтересовался Тургенев ради вежливости. Он вообще считал, что после «Отцов и Детей» писать романы бессмысленно.
-Не помню, — ушел от ответа Шолохов. А давайте поспорим, что вас быстрее меня из нашей библиотеки выкинут.
— Нигде время так не бежит, как в России; в тюрьме, говорят, оно бежит еще скорей. — процитировал сам себя Иван Сергеевич и перешел на шепот. — Я ведь и сам теперь не рад, что «Муму» написал. Боюсь, припишут насилие над животными или еще что.
Тут двери в школьную библиотеку отворились, и рабочие стали ставить на полки какие-то книги в дорогих переплетах.
— Опять Библию привезли, — заметил писатель Шолохов, наливая себе очередные сто грамм. Возят и возят, возят и возят. А вы, Иван Сергеевич, веруете?
— Я верю в человеческий разум. Но судя по тому, что теперь могу только с вами и новенькими общаться, этот разум куда-то испарился. А ведь раньше, представьте, с Пушкиным встречался, с Лермонтовым, с Белинским. С Герценым пиво пили в Париже и о судьбе русской словесности рассуждали.
Шолохов обиделся.
— Я, между прочим, тоже Классик. Только советский…
Но тут откуда-то сверху прозвучал голос:
— Снимайте, снимайте с полок все это старье. Все снимайте до единой книги. Столько лет место только занимали!
— Ну, что, на посошок, — предложил писатель Шолохов писателю Тургеневу.
— А давайте, — не стал отказываться Иван Сергеевич. — И пойдемте потом наших искать, что мы тут с вами потеряли. Где-то ведь они обосновались. Кто-то их еще наверняка читает!
И дверь в школьную библиотеку захлопнулась. Причем писатель Шолохов хлопнул ей так сильно напоследок, что дверь слетела с петель и упала.
И тут раздался пронзительный женский крик:
— А-а-а!
— Похоже, что топорик все-таки нашел ту старушку из Министерства Образования, — сказал Иван Сергеевич и удовлетворено хмыкнул себе в бороду.
После окончательного и унизительного изгнания из школьной программы люстрированные Классики мировой и русской литературы собрались в Монте-Карло. Там, где с недавних пор отдыхали писатели Достоевский и Толстой.
После многих десятилетий, проведенных на книжных полках в школьных библиотеках они даже поначалу немного растерялись. Слишком много солнца и свежего воздуха сразу обрушилось на них.
— А мне даже нравится это общество потребления, — воскликнул известный сибарит и баснописец Иван Андреевич Крылов догрызая очередное копченое свиное ребрышко и запивая его чешским пивом «Пилснер» из огромной кружки.
— Нам-то здесь хорошо, — поправив шляпу ответил Ивану Андреевичу писатель Чехов с интересов разглядывая через пенсне проходящих мимо раздетых солнцем женщин. — Но как же бедная наша Родина. Как там она без нас?
— Цветет и пахнет, — заметил писатель Бунин. — Нам ли эмигрантам первого поколения этого не знать. — Раз уж попали сюда, надо теперь как-то приспосабливаться.
— Да, говорят там целых 86 процентов не хотят нас больше видеть, — с таинственным видом произнес писатель Достоевский, в сотый раз пересчитывая выигранные вчера в казино деньги. — Так, это на вечер отложим. Со Львом Николаевичем сходим к шансоеткам. Прелестный я вам скажу клуб тут неподалеку обнаружил.
— Хватит, хватит, Федор Михайлович, достоевщину нам свою разводить, — раздраженно заметил писатель Булгаков. — Никаких там 86 процентов нет и быть не может. Просто власть в России снова захватили швондеры. Я писал об этом одном их своих романов. И весьма надеюсь, что хоть кто-то из здесь присутствующих его читал.
— Мы все любим читать только себя, — смущенно заметил поэт Блок. — По крайней мере я точно. Вот только послушайте какой ритм: «По вечерам над ресторанами горячий воздух дик и глух»…
«И правит окриками пьяными весенний и тлетворный дух», — тут же продолжил чтение писатель Бунин. — Сядьте, Саша. Вы еще слишком молоды, чтобы рассуждать о судьбах страны.
— А я предлагаю поднять восстание и заставить тех самых швондеров вернуть нас детям. В школьную программу. — горячо воскликнул писатель Чернышевский.
— Я с вами совершенно согласен, Николай Гаврилович — поддержал его Лев Николаевич Толстой. — Вот только с Федором Михайловичем мы к шансоеткам сходим и я готов. И процитировал самого себя:
«"Чтобы жить честно, надо рваться, путаться,
биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать
и опять бросать, ибо спокойствие — душевная подлость».
Все Классики замерли в благоговейном молчании. Так проникновенно мог написать только Самый Великий Классик. Правда писатель Достоевский улыбнулся про себя. Он один знал, что пишет лучше Толстого, но не собирался здесь этого доказывать.
— Но мы же не можем ходить в атаку, бросать гранаты, — заметил Антон Павлович Чехов. — мы умеем только сочинять. — Вот дайте мне, к примеру, обычный утюг и я напишу о нем рассказ.
— Да, а что делать? Наше оружие и в самом деле только перо и бумага, — согласился писатель Чернышевский с писателем Чеховым. — А давайте тогда напишем им письмо. Представляете, какие подписи будут под ним стоять!
— Согласен, — горячо откликнулся на это предложение Федор Михайлович Достоевский. — Только моя подпись будет первой!
— Нет, моя, — возразил ему Лев Николаевич.
— Нет, моя, — смущенно влез в спор Великих Классиков поэт Блок. — Ведь это я написал: «Да, скифы мы, да азиаты мы»!
— Сядьте, Саша, — немного раздраженно сказал ему писатель Бунин. — Даже я здесь не собираюсь спорить с нашими любителя шансона и казино. Надо все делать по справедливости. У кого тиражи больше — тот и будет первым!
И тихо сидящий в углу Пушкин улыбнулся в ответ.
Посовещавшись, Классики поручили писать письмо Ивану Сергеевичу Тургеневу, как обладателю самого каллиграфического почерка. Тот сухо поблагодарил, достал из потертого временем и дорогами саквояжа перо, бумагу и чернильницу и перекрестившись принялся за работу.
«Милостивые государи и государыни, просим вас проявить всю свою волю и сознательность и принять решение, кое устроит всех нас включая…»
— Стоп, стоп, стоп. — стукнул по столу кулаком писатель Сорокин. — Ну кто так пишет!
— Простите, милостивый сударь, а вы кто будете. Не узнаю, — Иван Сергеевич с интересом посмотрел на непонятно откуда появившегося писателя.
— Да я тут мимо проходил просто. Увидел такое количество знакомых с детства портретов и поразился! Ну, кто теперь так пишет!
— А как надо? Прости, как вас по имени-отчество.
— Для всех вас просто Володя. Поймите, ваши писательские экселебрисы давно в прошлом. Поэтому и выгнали всех из школьной программы. Куда меня, кстати, и на пушечный выстрел не подпускали. И ничего. Жив-здоров. Вместе с вами теперь здесь отдыхаю. А к тем наверху надо писать иначе!
— Ну так и помогите нам, — зашумели Классики. Тогда писатель Сорокин достал из портфеля ноутбук и, выпив из чашки Достоевского кофе двойной эспрессо, начал сочинять письмо.
— Так, на имя кого будем писать?
— Я думаю к министру народного просвещения надо обратиться, — почесав бороду заметил Лев Николаевич. — Или к министру культуры.
— Вместо культуры у нас уже давно прачечная, — улыбнулся Сорокин. Впрочем, можно попробовать. И тем и этим напишем. Только писать надо на понятном для них языке. И загрузив «Word», писатель Сорокин принялся за работу. Обступившие его Классики заглядывали через плечо и удивленно цокали языками.
— Неужели теперь вместо «милостивые судари» надо писать «пацаны», — удивлялся писатель Чехов нервно крутя пенсне в руках.
— А что такое «не толкать фуфло»? — интересовался писатель Куприн у поэта Некрасова. Но тот только смущенно разводил руками.
— И разве можно Министру Культуры советовать «заткнуть хайло» и «отвечать за базар». И что такое «хайло»? — хватал всех за руки писатель Короленко.
Наконец, письмо было написано и распечатано на принтере. Писатель Сорокин с интересом посмотрел на обступивших его Классиков.
— Ну что, будем подписывать?
Все в нерешительности замерли. Каждый из них страстно желал вернуться на привычные полки школьных библиотек. Но опускаться ниже плинтуса, чтобы достичь уровня Министерства Культуры никто не хотел.
— Может, как обычно, топориком, — вдруг предложил Лев Николаевич Федору Михайловичу. На них, похоже только топориком теперь можно.
— А я согласен, — смущенно сказал Саша Блок. И встал рядом с Достоевским. И тогда, допив пиво, поднялся с кресла баснописец Крылов. А за ним встали Пушкин (со словами о русском бунте, бессмысленном и беспощадном) с Лермонтовым и Гоголь с Некрасовым. И Паустовский, Бабель, Шукшин, Ахматова с Цветаевой. И даже дважды покончивший самоубийством поэт Маяковский вернулся в строй.
— Ну, что, на Москву? — оглядел собравшихся вокруг него Классиков писатель Достоевский. — Ого. Человек двести нас будет. Сила, однако. Неужели не справимся?
И только писатель Сорокин стоял в стороне, не решаясь примкнуть к знакомым с детства Великим Писателям. Стоял и думал, не пора браться за продолжение своего «Дня опричника»

Опубликовал  пиктограмма мужчинытоварищ Нищеброд  08 июл 2020
0 комментариев

Похожие цитаты

Посмертная реабилитация Кощея Бессмертного.

В свете происходящих событий настало время переосмыслить роль Кощея в русской и мировой истории. Который стал жертвой либералов того времени. В частности А.С.Пушкина.
Но необходимо учитывать контекст того сложного и противоречивого времени, в котором жил Кощей. Страна раздроблена, со всех сторон на нее нападают вороги. И только патриотические силы возглавляемые Бабой Ягой и Кощеем противостоят как могут этой напасти.
Да, Кощею приходилось держать своих пленниках в темнице. Да, ему приходилось п…

Опубликовал  пиктограмма мужчинытоварищ Нищеброд  14 июн 2018

Стрекоза и муравей

В году так 1981 в городе Ленинграде в Обществе «Знание» перепутали путевки. И лектора, который должен был рассказывать детям басню «Стрекоза и Муравей» с последующим ее обсуждением отправили на завод «Карла Маркса», что на Выборгской стороне, прямиком в литейный цех. А лектора с материалом о международном положении вместо этого завода отправили в детский сад на Лиговке.
Вечером эти лекторы встретились в пивбаре «Пушкарь» на Большой Пушкарской.
— Ну как, — спросил первый, тот, который был на заво…

Опубликовал  пиктограмма мужчинытоварищ Нищеброд  06 авг 2018

Незнайка на Луне (продолжение)

Мало кто знает, но после знаменитой экспедиции коротышек из Цветочного города на Луну, контакты с лунными жителями не прекратились. Знайка и его друзья сделали еще несколько рейсов на спутник Земли с семенами пшеницы, гороха, риса и других земных растений. Во время своей последней экспедиции Знайка познакомился с лунным коротышкой Промокашкой и был совершенно им очарован. Промокашка при своем маленьком росте (он, к примеру, едва достигал плеча Знайки) был изумительным оратором и мог свободно рас…

Опубликовал  пиктограмма мужчинытоварищ Нищеброд  02 июн 2018

Вся страна замерла в ожидании Прямой линии с Президентом В.В.Путиным. Что скажет, какие новые горизонты откроет, кому на сей раз поможет с садиком или подарит новый айфон российского производства.
А, может, и выпорет в прямом эфире парочку зарвавшихся бояр. Девятнадцатый раз Путин общается напрямую со своим народом. Ни Чумак, ни Кашпировский не смогли продержаться так долго. Мавроди тоже умер. И только Владимир Владимирович смог создать уникальный продукт психотерапии. Глаза в глаза. Мягко, ирон…

Опубликовал  пиктограмма мужчинытоварищ Нищеброд  19 июн 2019

Если бы «Ирония судьбы» снималась в наше время:
«Понимаешь, Женя, Ипполит все-таки в мэрии работает, председатель городского отделения „ЕР“. А ты с мамой в однушке живешь».

Опубликовал  пиктограмма мужчинытоварищ Нищеброд  19 окт 2019