— Поразительно все-таки, как эти аборигены коверкают наш родной русский язык! Так и хочется запросить себе переводчика, но боюсь, в этих краях переводчика с «одесского» не сыскать.
— Впрочем, встретили нас прилично. С цветами… Сели в троллейбус. И первое потрясение. Какой-то тип вдруг стал стучать мне по плечу и буквально вопить:
— Мадам! Ви на Еврейской встаете?
— Я попыталась ему объяснить, что я и так стою, причем в жуткой тесноте, но он обозвал меня Адей, протолкался вперед и выскочил так быстро, что я не успела ему сказать, что евреев не люблю, а это исключает любые взаимоотношения с нацией целиком и отдельными ее представителями в частности.
— Еды на столе было много. Еда странная, незнакомая, но вкусная.
Караул! Петя, брат моего мужа Вани, вставляет в свою речь еврейские слова. Сделала ему замечание. Он отмахивается:
— Поживешь тут немного, сама так заговоришь!
— Ни-ког-да! Да отсохнет мой язык, если я стану употреблять эти некрасивые, чуждые мне выражения!
— Новое потрясение! У Пети жена еврейка! Она сама призналась! Немедленно собирать чемоданы! Услышала от Вани новое выражение. Он отвел меня в угол и сказал:
— Сиди и не рыпайся! Дура!
— Ну, про то, что я дура, слыхала уже много раз. А насчет рыпаться… Вот оно тлетворное одесское влияние! Не заразиться бы!
— Были на море! Пляж назван в честь их какого-то генерала. Ланжерон? Народу! Но все искупает вода! Если ее не пить, конечно. У нас в Сибири соль в большом дефиците, а тут ею даже морскую воду солят. Зачем, спрашивается?
— Встретили у ворот очень милого интеллигентного старичка. Он нам подробно рассказал, что мы ели, то есть, кушали у Ривы. Очень интересная информация. Жаль, не записала! Конечно, много еврейских выражений, но раз Рива еврейка, то это, кажется, неизбежно. Будем терпеть! Тем более, что старичок намекнул, что быть евреем или хотя бы иметь родственниками евреев довольно почетно. Вопрос, конечно, очень спорный. Но надо присмотреться. Вдруг в этом что-то есть.
— Очередное потрясение! Старичок тоже оказался евреем! Они что здесь все? Бедный Петя! Как он тут живет?
— Оказывается, Рива довольно интеллигентная женщина. У нее больше ста книг! И она все прочла! Даже «Войну и мир»! Надо будет попросить у нее что-то про любовь…
— Нет, не все тут евреи! Познакомилась с очаровательной, интеллигентной женщиной. Зовут ее Анна. Работает в музее. Правда, разговаривает, как все. Но это, кажется, неизбежно. Слава Богу, сохраняю в чистоте родной русский язык!
Да, и эта самая работница культуры Анна, как и прежде Межбижер, пугала меня какой-то мадам Берсон. Что это за чудо-юдо такое? Юдо? А что-то в этом есть… Ай, да я!
— Петя сказал, что Анна балаболит, что она в музее бандерша швабр и веников. Я ответила, что у нас всякий труд почетен. Что не знаю, кем работает Рива, но на кухне у нее такой гармидер…
— Выяснилось, что мы с Ривой коллеги, только я просто бухгалтер, а Рива — главный! Смотри-ка, по ней не скажешь. Ведет себя запросто, не строит агройце пурица…
— Увидела, наконец, эту знаменитую мадам Берсон. Ну, что вам сказать? Женщина-амбал с черным ротом! Мы с ней немножко поговорили за уборку лестницы. Она настаивает на том, что раз я тут гощу, то должна эту лестницу мыть. На мой справедливый вопрос, а моет ли она лестницу сама, мадам Берсон обозвала меня заразой. Но я в долгу не осталась и сообщила ей, что она жлобиха!
— Сосед из подворотни, точно не еврей, ибо зовут его, как моего мужа, Ваней, гонит потрясающий чимиргес. Вчера выпили вчетвером литровую баночку. Мужчины больше и мы с Ривой понемногу. Так хорошо стало… Стали песни играть… То есть, бацать!
— Поехали с Рива на ринок Привоз. Рибы там… Взяли плоскую рибу под названием глося. И еще много чего. Все не успели. Надо было делать базар по системе бикицер. В троллейбусе наткнулась на какого-то больного на голову. Я ему русским языком:
— Ви на Жуковская встаете? — а он делает вид, что полный вареник. Говорит, что и так стоит. Деревня!
— Вейз мир! Завтра надо ехать взад. Геволт, люди!