Голосование произошло 29 ноября в Нью-Йорке, в Лейк-Саксес. (Там помещалось временное здание ООН). Как и весь ишув, я сидела, словно прикованная, у радиоприемника с бумагой и карандашом и записывала, как кто голосует. Наконец, около полуночи по нашему времени, были объявлены результаты: тридцать три нации, включая Соединенные Штаты и
Советский Союз, голосовали за план раздела; тринадцать, в том числе все
арабские страны, голосовали против; десять, в том числе Великобритания,
воздержались. Я немедленно отправилась в Еврейское Агентство. У здания уже
толпился народ. Это было невероятное зрелище: сотни людей, среди них и
британские солдаты, пели и танцевали, держась за руки, и к зданию, один за
другим, подъезжали грузовики с толпами. Я вошла в свой кабинет одна, не в
силах принять участие в общем ликовании. Арабы отвергли план раздела и
говорили только о войне. Пьяная от радости толпа требовала речей; я поняла,
что нехорошо портить им настроение отказом. Выйдя на балкон своего кабинета,
я сказала короткую речь. Но обращена была моя речь, в сущности, не к массам
народа под балконом, но опять к арабам.
«Вы провели битву против нас в Объединенных Нациях, — сказала я. -
Объединенные Нации — большинство стран мира — выразили свое решение. План раздела — компромисс: не то, чего хотели вы, не то, чего хотели мы. Но
давайте теперь жить в мире и дружбе». Нельзя сказать, чтобы моя речь
разрешила создавшееся положение. На следующий день по всей Палестине
вспыхнули арабские волнения (семь евреев было убито из засады), а 2 декабря
толпа арабов подожгла еврейский коммерческий центр в Иерусалиме, на глазах у британской полиции, которая вмешивалась только тогда, когда попытки активности проявляла Хагана.
Конечно же, мы были совершенно не готовы к войне. То, что нам так долго
удавалось более или менее удерживать в известных границах местных арабов,
вовсе не означало, что нам удастся справиться с регулярными армиями. Нам
срочно нужно было оружие — если мы сумеем найти кого-нибудь, кто захочет нам
его продать; но прежде этого нам нужны были деньги — и не те малые деньги,
на которые мы озеленили страну или перевезли в нее беженцев, а миллионы
долларов. Во всем мире была только одна группа людей, от которой, может
быть, можно было эти доллары получить: американские евреи. Больше некуда и не к кому было обращаться.
Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы Бен-Гурион в это время покинул Палестину. Он играл тут самую главную роль. Думаю, он и сам
чувствовал, что никто другой не сможет собрать сумм, о которых говорилось на наших закрытых заседаниях в Тель-Авиве в декабре 1947 года и в начале января 1948 года, и я, конечно, была с ним согласна. Но он должен был оставаться в
стране. Кто же поедет? На одном из этих заседаний я окинула взглядом своих
усталых и измученных коллег, сидевших за столом, И впервые подумала: не
предложить ли мне свою кандидатуру? В конце концов, мне уже приходилось
собирать деньги в Соединенных Штатах, и по-английски я говорила свободно.
Моя работа в Палестине могла подождать недельку-другую. Хоть я и не привыкла
предлагать себя, я почувствовала, что надо подсказать Бен-Гуриону. Сначала
он и слышать об этом не хотел. Он сказал, что поедет сам и возьмет с собой
Элиэзера Каплана, казначея Еврейского Агентства.
— Но тут тебя никто не может заменить, — возразила я, — а в Соединенных
Штатах я, может быть, и сумею.
Он был непоколебим.
— Нет, ты мне нужна здесь.
— Тогда поставим вопрос на голосование, — сказала я. Он посмотрел на
меня, потом кивнул. Мое предложение прошло.
— Но ехать немедленно, — сказал Бен-Гурион. — Даже в Иерусалим не
возвращайся.
В тот же день я улетела в Соединенные Штаты — без багажа, в том же
платье, в каком я была на заседании, только надела сверху зимнее пальто.
Первое мое появление в 1948 году перед американским еврейством было не
запланировано, не отрепетировано и, разумеется, не объявлено. Таким образом,
люди, перед которыми я выступала, совершенно меня не знали. Это произошло 21 января в Чикаго, на общем собрании совета еврейских федераций и
благотворительных фондов. Это не были сионистские организации. Палестина у
них не стояла на повестке дня. Но это было совместное заседание
профессиональных сборщиков денег, людей с огромным опытом, контролировавших
еврейскую машину денежных сборов в Соединенных Штатах, и я понимала, что
если мне удастся их пронять, то, возможно, и удастся собрать нужные суммы —
ключ к нашей самообороне. Я говорила недолго, но высказала все, что у меня
было на сердце. Я описала положение, создавшееся в Палестине ко дню моего
отъезда, и продолжала:
«Еврейское население в Палестине будет сражаться до самого конца. Если
у нас будет оружие — мы будем сражаться этим оружием. Если у нас его не
будет, мы будем драться камнями.
Я хочу, чтобы вы поверили, что цель моей миссии — не спасение семисот
тысяч евреев. За последние несколько лет еврейский народ потерял шесть
миллионов евреев, и было бы просто дерзостью беспокоить евреев всего мира из-за того, что еще несколько сот тысяч евреев находятся в опасности.
Речь не об этом. Речь идет о том, если эти семьсот тысяч останутся в
живых, то жив будет еврейский народ как таковой и будет обеспечена его
независимость. Если же эти семьсот тысяч теперь будут перебиты, то нам
придется на много веков забыть мечту о еврейском народе и его государстве.
Друзья мои, мы воюем. Нет в Палестине еврея, который не верил бы, что,
в конце концов, мы победим. Таков в стране моральный дух… Но этот дух не
может противостоять в одиночку винтовкам и пулеметам. Без него винтовки и
пулеметы не много стоят, но без оружия дух может быть сломлен вместе с
телом.
Наша проблема — время… Что мы сможем получить немедленно? И когда я
говорю „немедленно“, я имею в виду не месяц. И не через два. Я имею в виду —
сейчас, сегодня.
Я приехала довести до сознания американских евреев один факт: в
кратчайший срок, не более, чем за две недели, нам нужно собрать чистоганом
сумму от двадцати пяти до тридцати миллионов долларов. Через две-три недели после этого мы уже сумеем укрепиться. В этом мы уверены.
Египетское правительство может провести такой бюджет, который поможет
нашим противникам. То же самое может сделать и правительство Сирии. У нас
нет правительств. Но в диаспоре у нас миллионы евреев, и я верю в евреев США не меньше, чем в нашу палестинскую молодежь; верю, что они поймут, в какой опасности мы находимся, и сделают то, что должно.
Знаю, что сделать это будет нелегко. Мне приходилось участвовать во
всяких кампаниях по сбору средств, и я знаю, как непросто сразу собрать ту
сумму, которую мы просим. Но я видела таких людей там, дома. Видела, как,
когда мы призвали общину отдавать кровь для раненых, они пришли прямо со
службы в больницы и стояли в длинных очередях, чтобы отдать свою кровь. В
Палестине отдают и кровь, и деньги.
Мы не лучшей породы; мы не лучшие евреи из еврейского народа. Случилось
так, что мы — там, а вы — здесь. Уверена, что если бы вы были в Палестине, а
мы в Соединенных Штатах, вы делали бы там то же самое, что делаем мы, и
просили бы нас здесь сделать то, что придется сделать вам.
В заключение я хочу перефразировать одну из самых замечательных речей
времен Второй мировой войны — речь Черчилля. Я не преувеличиваю, говоря, что палестинский ишув будет сражаться в Негеве, в Галилее, на подступах к
Иерусалиму до самого конца.
Вы не можете решить, следует нам сражаться или нет. Решать будем мы.
Еврейское население Палестины не выкинет белый флаг перед муфтием. Это
решение уже принято. Никто не может его изменить. Вы можете решить только
одно: кто победит в этой борьбе — мы или муфтий. Этот вопрос могут решить
американские евреи. Но сделать это надо быстро — за дни, за часы.
И прошу вас — не запаздывайте. Чтобы не пришлось вам через три месяца
горько сожалеть о том, что вы не сделали сегодня. Время уже настало».
Они слушали, они плакали, они собрали столько денег, сколько еще не
собирала ни одна община. Я провела в Штатах шесть недель — больше я не могла
находиться вне дома — и повсюду евреи слушали, плакали и давали деньги,
иногда даже делая для этого банковские займы. В марте я вернулась в
Палестину, собрав 50000000 долларов, немедленно ассигнованные на тайные
закупки в Европе оружия для Хаганы. И даже когда Бен-Гурион сказал мне:
«Когда-нибудь, когда будет написана история, там будет рассказано о
еврейской женщине, доставшей деньги, необходимые для создания государства», — я никогда не обманывалась. Я всегда знала, что эти доллары были отданы не мне, а Израилю.