Вечером часу в восьмом двор наполнялся собаками. Маленькими и большими, породистыми и не очень, пушистыми и короткошерстными, они бегали друг за дружкой, давали лапку каждому, кто попросит.

Лишь Юлина собака Розочка не была особо дружелюбной. Да и просто дружелюбной тоже не была. Порода Розочки — шпиц, а ей, видимо, казалось, что она охранный бультерьер. Поэтому ее собачье дело — с грозным писком набрасывалась на всех, кто, как ей казалось, представлял опасность на ее территории (включающей в себя столб и полянку возле него). А опасность, по ее песьему мнению, представляли все: от голубя (а вдруг хищный!) и куста (какой-то подозрительный, нападет сейчас, хвост даю на отсечение), до гигантского самоеда дяди Сережи. За это ее во дворе даже нарекли «собака-полицейский» и предпочитали лишний раз не связываться.

Но на это создание, похожее на пушистое облачко с улыбающейся мордой, Розочка наброситься почему-то не захотела. Завиляла рыжим хвостиком, понимаете ли. Обнюхала, понимаете ли. «Что это с ней? Уж не влюбилась ли? — усмехнулась Юля, с удивлением, наблюдая необъяснимое явление, — Ладно бы вместе гуляли, а так первый раз видит!»

— Добрый вечер, — легонько кивнул ей незнакомец, хозяин загадочного животного.
— Добр., — она подняла на него глаза и не договорила. Редкие снежинки кружились в свете фонаря в ассиметричном танце. И казалось, нет ничего на свете кроме него и этих дурацких снежинок. Знакомо защемило в груди. Юля узнавала интонацию и поворот головы, выражение глаз. А он стоит прямо перед ней в той самой куртке и улыбается. Знакомой добродушно-виноватой улыбкой.

«Ты же понимаешь, что это не он, — напомнила себе женщина, осторожно потрогав кольцо. (Никак не могла избавиться от этой глупой привычки), — Ты приглядись: намного моложе, другой человек. А курток таких в магазинах каждый день продают с десяток.» Но как смотрит… «Бывают же совпадения! Ничего, мы можем просто гулять в другом дворе».

Розочка тявкнула, уселась на попу и демонстративно уперлась всеми лапками. «Нет, не можем. Никуда не пойду. Это мой двор и моя полянка. И вообще я охраняю столб. Это мой объект. Буду гулять только здесь. Вдруг мой столб украдут?» «Вот же вредина!»

— Мы помешали? — участливо спросил мужчина, — Мы только недавно завели Портоса, место для гуляния еще не выбрали. Если мы беспокоим вас, то уйдем. — блеснули на нее те же глаза. Серые с чуть заметной голубой грустинкой. И щетина. Никогда не брил ее до конца. Она еще кололась. Неудобно целоваться.

— Что вы! — натянуто улыбнулась Юля, — Просто нам давно пора! Правда, Розочка?
Розочка протестующе зарычала, и уперлась лапками еще сильнее.

***
За стеной спала взрослая дочка. Снова вернулась поздно, сил нет. Юля тихо поцеловала ее.
— Отстань. Мне же завтра в институт, — пробормотала Ксюша, приоткрыв сонные серые глаза. И тут же снова заснула, свернувшись теплым комочек. Юля поправила одеяло и села смотрела фотографии. Старые и не очень. Как же все-таки похож!

«Может, еще разок обратиться к психологу? — шептал внутренний голос, — Или того… к психиатру. А то что-то совсем…»

Женщина отложила фотоальбом. В больничку всегда успеется. Каждый раз врач выгоняет. Нормальная вы, говорит, на редкость женщина, всем бы такими быть. Попейте валерьянки с пустырником, занимайтесь спортом, гуляйте по вечерам. Полегчает.

***
Мужчина с Портосом нахально облюбовали их родную полянку и покидать ее не собирались. Каждый раз, когда они с Розочкой выходили во двор, мужчина приветствовал ее, шутливо приподнимая шапку. Потом выкуривал сигарету. И так на нее смотрел, что Юлино сердце, каждый раз вздрагивало. Как она себя ни готовила.

Как это бывает с собачниками, долго гулять молча не получалось. Розочка и Тосик (как ласково звали то облачко) все играли, прыгали, валяли друг друга в сугробе. Юля сначала очень боялась за Розочку, но Портос был очень осторожен и пару раз поддался своей прекрасной сопернице. Розочка после очень долгих и мучительных раздумий, пришла к выводу что Тосик — часть их с Юлей стаи и поделилась с ним самым дорогим, то есть мячиком.

Скоро и хозяева разговорились. Юле давно не было так хорошо. С неба уже светили звезды, а она все говорила и говорила о Розочке. Ее взяли, когда было очень плохо. С появлением этой собачки все изменилось. Хорошо, что завели, правда, так хорошо! Теперь — возвращаешься с работы, и тебя встречают, тебе рады. Возьмешь на руки — она вся пушистая, пыхтит, да еще сердечко маленькое так бьется! Прижмешь ее — и так тепло становится.

А он — о жене-пианистке. Она очень любит Шопена (о да, вы тоже его слушаете, надо же!). А еще звезды и пирожные «трубочки». Такие с вареной сгущенкой. Надо, кстати, зайти купить, спасибо, что напомнили. А еще о дочке. Самой лучшей девочке на свете. Мужчина запнулся, когда увидел, что лицо случайной собеседницы стало бледным и будто бы даже несчастным.

— Я что-то не то сказал? Мне кажется, Вы на меня почему-то обиделись?
— Нет, — отрезала Юля, — Обижаться же можно только на близких. А мы знакомы от силы неделю. С чего бы мне на вас обижаться?

И покрутила обручальное кольцо на пальце.

***
«Так не пойдет. Надо это прекращать, — в сотый раз приказала себе Юля, — Во дворе, что ли, не появляться!»
Почему же не появляться? Достаточно всего лишь немного изменить время прогулки. Сколько сейчас? Восемь пятнадцать? Отлично, значит в следующий раз выходим в семь. Собаки обычно привыкают к определенному времени, ну, ничего, Розочка умная, она переучится.

Но каждый раз, когда бы она не выходила, он был там и неизменно добродушно приветствовал их знакомым жестом — смешно приподнимая шапку.

И в семь тридцать. И в семь пятьдесят пять. В девять часов она его, правда, не встретила, так весь следующий день на душе было тоскливо. Будто сама у себя отняла что-то ценное.
«Да что же это такое?», — все думала Юля. А тот еще советы принялся раздавать.

Дочка снова упорхнула куда-то на свидание. И знает ведь, что мать волнуется. И телефон выключен, не дозвониться. Где она, что с ней? Ей становилось страшно как в тот самый день, паника сжимала горло. А надо еще на улицу с собакой. «Розочка, гулять! Гулять! Пойдем.» Во дворе, конечно, встретили Портоса с хозяином.

— Проблемы с дочуркой, — угадал мужчина по взволнованному блеску глаз, — Моя жена всегда дает нашей топленое молоко. Представляете, — казалось, он сам поражался, — они сидят рядом под пледом, пьют теплое молоко и просто разговаривают. А потом им вроде как уже не зачем ссориться. Я не знаю, как у нее это выходит, — смутился, — Какая-то магия!

«Ага. Прямо магия, — Юля недоверчиво хмыкнула, с трудом сдерживая раздражение, — знаем-знаем мы таких!»

— А когда ей грустно, — продолжал он, словно не замечая ее боли, (прямо как вам сейчас) всегда играет Шопена. Вкладывает чувства в музыку, и ее грусть куда-то уходит. Я ей: ты лучше мне рассказывай. А она: ты, конечно, выслушаешь, мой хороший (так она ласково меня называет), но фортепиано все равно лучший собеседник.

***
Наконец-то выпало много снега. Рано зажглись фонари. Снежинки летали над их полянкой, маленькие мохнатые звездочки. Розочка снежинок побаивалась, Портося подпрыгивал и ловил их розовым язычком. Его хозяин выглядел неприлично счастливым:

— Скоро поедем на дачу. Приезжайте к нам, у нас там сказка! Лес просто волшебный. На лыжах покатаетесь! Будут песни, я на гитаре играю. Берите дочурку, они с моей непременно подружатся!
— Извините, я не могу. Мой муж…
— Думаете, приревнует, — все смеется, — Берите и его! Поедем кататься на снегоходах, — щеки разрумянились как у мальчишки, — глаза озорно заблестели. От него веяло морозом и счастьем, — Приезжайте! Будет
весело. Я же вижу, вам хочется!

— Спасибо, но мой муж… — Юля замялась.
— Ну не хотите, тогда просто отдохните, развлекитесь как-нибудь! Вы такая уставшая, измотанная, а сейчас Рождество. Поезжайте куда-нибудь. Может, в Питер на новогодние праздники махнете, а?

Питер, Питер. Он словно читает ее мысли. Не одну уже ночь, закрывая глаза, она представляла летящий туда ночной поезд. Она и правда хотела в Питер. Только раньше, семьей, втроем.

— Поезжайте, там сейчас так красиво: башенки повсюду светятся. А уж мосты… Красота необыкновенная и запах кофеен, — подхватил тот, — Мои вон давно мечтают, да никак не соберутся. Знаю-знаю, что скажете. Эгоист, наверное, ваш муж, — пожал плечами мужчина, — Никуда-то он вас не отпускает.

«Что он вообще знает!», — разозлилась не на шутку Юля.
— Только то, что я никогда не был таким с женой, — прохожий, снова беззастенчиво подслушал ее мысли, — Не хочу, чтобы она страдала. Я же ее люблю.

И окликнув озорное облачко (Портос, Тося за мной), — побрел своею дорогой.

***

— Вот так-то, мой хороший. Я тоже люблю тебя. Ведь ты этого хотел бы?
Юля осторожно сняла с левой руки обручальное кольцо. Поцеловала и бережно упрятала в шкатулку. Поставила на плиту топленое молоко, на стол — трубочки со сгущенкой:
— Доченька, загляни-ка на кухню!

За окном уже гасли огни кафе, а они с дочкой всё сидели рядом, укутавшись старым пледом. Они разговаривали, обнимались, плакали. В первый раз за последние три года. А на табуретке стыло топленое молоко.

С утра, преодолев странный трепет, Юля открыла крышку фортепиано. Робко коснулась клавиш. Непослушные пальцы, казалось, все позабыли. Руки уже не т. е. Но впервые за эти три года из их квартиры доносились чуть слышные мелодии Шопена. Фортепиано рассказывало о ее чувствах, плакало вместе с нею об утрате, и утешало ее.

Тот мужчина во дворе больше не появился. Ни он, ни его пес Портос. Переехали, наверное. На следующей неделе Юля с дочкой и Розочкой мчались на ночном поезде. Втроем. Их ждал Питер — светящиеся дворцы, мосты, необыкновенная красота и запах кофеен, их давняя мечта.

Юля чуть слышно шепнула: «Спасибо, мой хороший!»