Мою маму, особу без-пяти-минут-королевских кровей, отец называл Анютой. Не Аннет как родители, не Анна, как всякие прочие, а по-домашнему фамильярно. Высокая родня фыркала в чашки с чаем, а мама ластилась к нему как кошка. Кошка бывалого моряка. Сразу становилось понятно, что он необыкновенный. Со всех точек зрения.

А ещё отец писал роман.

Собирая гальку возле нашего дома на берегу, запуская модели кораблей и пытаясь ловить крабов, я никогда не думала, что призвание писателя может быть лучше призвания моряка. Я была дочерью морского волка — это надо же. Все мальчишки хотели водить со мной знакомство из-за рассказов моего родителя (и из-за всяких морских штуковин, которые я умела доставать как никто другой). Мои носки всегда были влажными от морских волн, а косички пахли солью и водорослями.

Когда отец был на берегу, мы слушали, затаив дыхание, заглядывая в тёмные глаза. Он рассказывал о том, как видел звёзды, падающие прямо в воду, о гигантских осьминогах, которые тащили в глубину рыбацкие суда, о схватках с пиратами и помощи ледоколам. Но мой отец всё-таки был больше писателем, чем моряком. Откуда мне было знать, что пиратов в наших краях не водится, а всякие чудовища не поднимают щупальца вдалеке от городов. В его историях жесткая правда о морской жизни была переплетена со сказкой так плотно, что даже сейчас я не всегда могу их различить.

Когда отец был на берегу, мама была счастлива. Он приносил ей ромашки вместе с кофе в пять утра, возил нас на пикник, сам готовил какие-то чудесные заморские блюда, читал старые книги по вечерам. Мама много смеялась, пекла с ним тыквенный пирог, курила вишнёвый табак из его красивой трубки, продавала на базаре ловцы снов и поделки из стекла — для собственного удовольствия. Я была счастлива тоже, потому что видела их такими радостными и купалась в родительской заботе, постоянно пела и бегала.

Перед тем как отправиться в очередное плавание, он садился и работал. Над маршрутом, говорил он сначала; над книгой, сказал он потом, когда я была уже старше. После даже дал прочитать первую часть.

«Анюта, я посвящаю это тебе.»

Конечно, кольнуло, что не мне, или хотя бы не нам обеим, но сюжет оказался так прекрасен, что после прочтения я взобралась на отцовскую спину и долго на ней висела. Я только тогда полностью ощутила, сколько в одном человеке может быть прекрасного. Удержать бы подольше, приобщиться бы, стать бы кровь от крови.

Роман, не такой, которым увлекаются в четырнадцать или восемьдесят, а похожий на карту сокровищ. Он рассказывал о двух влюблённых, которые путешествовали по миру и нечаянно встречались в разных местах, то узнавая друг друга, то — нет. Их разные, на первый взгляд, жизни, были описаны так, что кажется, будто они — отражение друг друга, близнецы, части чего-то целого. Ослепительно прекрасные, до боли близкие; казалось, я видела по пути в школу, как он проходил по нашему городу. Книга моего отца стала любимой. Сочинения борца с пиратами перечитывались мной до тех самых пор, пока мне не пришлось переехать.

Я училась в университете, и гораздо реже виделась с родителями. Скучала невероятно, но кто ж говорил, что будет легко. Мама присылала длинные письма каждые три дня. В них были фотографии, засушенные цветы, сплетни обо всех наших городских девочках, вырезки из журналов — то, что она показывала и говорила мне всегда. От отца же приходили письма с рассказами — он записывал сказки, которые рассказывал мне в детстве. В конвертах были браслеты из ракушек и бисера, листочки с рецептами необыкновенных блюд, красивые фантики. Тот ещё выдумщик.

И так довольно долго продолжалось. Я приезжала на каникулы, мама говорила, что теперь у неё в доме два моряка, мы смеялись и шли в дом. Отец тоже пытался приехать так, чтобы увидеть меня. Но потом, как полагается, всё пошло к чертям.

Дело в том, что отец не вернулся. Сначала мы думали, что это задержка, крепились, улыбались друг другу, а каждый разговор сводился к тому, что, наверное, он скоро вернется, не наверное — конечно, выяснится, что застоялись в порту. Или неприятности с начальством. Или пережидают непогоду, вот какой шквалистый ветер. Но мы знали, что обычно для отца это не помеха.

А потом мы побежали к морю. Сидели там с термосом и ждали. Не говоря ни слова, потому что как ты выскажешь отчаяние, которое рвётся из груди, тупо и просто, как чайки на берегу.

Пришло письмо из порта — простите-извините, ваш муж оказал всем нам большую услугу, за что вам уважение и почёт, но помогать мы вам тоже не будем, потому что не так уж много он и сделал. Три Самых Страшных Слова. Он Не Вернётся. Мы ходили к морю ещё где-то полгода. Мы умеем ждать. И надеяться тоже. Умеем.

Однажды вечером смотрели на его фотографии у камина. За окном, как назло, шёл дождь. Как в тот день, когда он не приехал. Мама выбежала из комнаты. Я тихо пошла за ней в ванную. Отобрала лезвие. Уложила на кровать, долго гладила по волосам. Он был её жизнью, да.

В отцовской рукописи я заметила склеенные страницы после каждой главы. На полях запись карандашом: «Моё пребывание на суше — признак большой удачи, я знаю, как много на море смертей. Но незаконченные книги — плохой тон. И я буду заканчивать её каждый раз. Это книга о конце, если хотите». Читала и плакала. Среди концовок не было ни одной плохой. Влюблённые встречались в кафешке уже стариками, обретали крылья, дружили семьями, обменивались трофеями, уходили в закат. В одной из последних они уплыли на корабле. Как он. Черт, снова реву.

Наброски были для меня гораздо интересней финальной редакции, зачитанной до дыр. Они были как лоскутное одеяло. Это был весь отец, нараспашку, с мыслями по бокам и зарисовками прямо среди текста. Я листала его записи всю ночь. Бесчисленное число тетрадей пряталось по книжным полкам его кабинета. В поисках глав, я ещё раз открыла для себя его библиотеку, как в детстве.

Наутро мама развесила в дверных проемах и на веранде трубчатые колокольчики. Ветер гудел и звонил, дом наполнился серебряным звуком. Именно тогда мама показала мне мою книгу. Мы сидели на веранде, и она протянула мне рукопись.

«Нина, я посвящаю это тебе.»

Сборник прекрасных сказок. Моих самых-пресамых любимых. Он до сих пор знает, что именно я обожаю. Тот ещё выдумщик. С красивыми раскрашенными картинками. «Я взял для рисунков твои цветные карандаши, надеюсь, ты не против». Папа, да что ты, да я же… как я тебя люблю.

Раньше я не думала, что призвание писателя может быть лучше призвания моряка. Теперь я в этом абсолютно уверена. Совсем недавно мы с мамой добились того, что роман отца вышел в печать. До сих пор вспоминаю, как висела у него на спине тогда, мечтая стать кровь от крови, такой же.

— Доча, ты как папа, такой же бравый моряк. Вперёд.

Мама в меня всегда верила, какой бы дерзкой ни была задумка. Но я же действительно кровь от крови его. И плоть от её плоти. А значит, должна суметь.

Я открываю компьютер и начинаю писать.