Что-то как-то кромешно, пустота вдалеке.
Мир — театр, конечно. Гардероб — на замке,
всюду брошены польта, всюду шорох бахил:
то ли Верхняя Вольта, то ли Нижний Тагил.
Хоть бросайся на рельсы: тонет мячик твой, Тань.
Пассажирские рейсы из Милана в Ухань
отлетались, похоже. Скисли вывоз и ввоз.
Те же сытые рожи на трибунах и в ВОЗ.
Жаль, баланс не сошёлся. Ни хрена впереди.
На часах Доу-Джонса пол-шестого, поди.
А ведь скопища тины в США, на Руси —
лишь приветик партийный от товарища Си.
Жизнь — сплошные запреты. Я грущу, ты грустишь
под мотив оперетты про летучую мышь.
Всё как будто бы в норме. Но увы, ясный свет:
мы физически — в форме, а психически — нет.
В заколоченном баре — ни пивка, ни саке.
Осерчал пролетарий с томом Маркса в руке,
он не станет дебилом ждать тревожных годин…
Всем бы рожи набил он — но нельзя. Карантин.
Провоцируя жалость и нервозный озноб,
человечество сжалось до размеров амёб.
Ощущенье бессилья; ветром сдуло гамак.
Кто ты, новый Мессия: Кашпировский? Чумак?
Наши жизни итожа и гриппозно дрожа,
бродит вирус, похожий на шального ежа,
не раскрывший секрета. Всех нас — мордами в грязь…
Улыбается Грета: жизнь почти удалась.