Я злилась.
Злость пожаром бушевала внутри.
Я пыталась залить ее дистиллированным благоразумием: мол, нельзя злиться на детей — они же дети.
Вообще нельзя злиться на тех, кого любишь. Я так думала.
Жила в этой парадигме, и, нарушая ее, испытывала вину за то, что выхожу за рамки лекала «хорошая».
Это лекало нарисовано опытом других мам и передано мне по наследству, как важная жизненная установка.
Если смотреть на меня сквозь это лекало, я всегда недостаточно хороша.
Я была уверена, что плохие и хорошие чувства несовместимы. Например, злость и любовь. Как люди, которые разводятся — не сошлись характерами, так и эти чувства не сошлись характерами, и жить в одном человеке не смогут.
— Не злись, — уговаривала я себя. — Ребенок вообще ни в чем не виноват…
Утром мы поссорились с мужем. Он уходил на работу и сказал, что будет поздно. Он не обсуждал, не спрашивал, он ставил перед фактом: поздно.
А неделю назад мы с девочками договорились в среду сходить в кино, и я очень ждала этой возможности -два часа прожить в мягком кресле кинотеатра, а не в домашних заботах, и много раз напоминала мужу, что мне это важно.
Но — поздно. Работа важнее, в конце концов, мы всей семьей жили на зарплату мужа, и приоритеты расставлены безальтернативно.
Меня обидело не «поздно», а отсутсвие раскаяния. Не «прости, я помню про договоренности, но я сегодня не смогу», а просто в лоб — «я буду поздно».
Я в этой фразе прочла: «Мы в семье — не партнеры, есть субординация — начальник и подчиненный, и ты, Оля, явно на вторых ролях».
Я попыталась объяснить это мужу (проблема не в кино, а в подходе!), но он опаздывал на работу, и уходя просил, раздраженно:
— А можно мне хотя бы утром нервы не трепать?
Хлопнула дверь. Я испытывала микс вины, злости, раскаяния и обиды. Наверное, где-то там была и любовь, но не на передовой.
Я полыхала злостью. Схватила телефон, чтобы написать мужу что-то язвительное и обидное. «Знаешь что…» — начала я.
Я хотела написать, что работа мамой — это совмещение десятка должностей, и няни, и уборщицы, и кулинара, и учителя, и что если я сейчас не зарабатываю, то это не повод ставить меня в подчинение, и что мои интересы — это не пыль…
Проснулся сын.
Ему было почти полтора года.
Это такой возраст, когда ребенок идет именно туда, куда просили не ходить.
— Дася, не ходи в лужу! — попросила я его вчера.
А он пошел в лужу, заходил все глубже, но смотрел при этом не в лужу, а на меня. Он не проверял глубину лужи, он проверял глубину моего терпения.
В луже жил кирпич. Сын споткнулся и упал. Прямо полностью, с ног до головы изгваздался. Джинсики, курточка, шапочка. Пока я бежала с ним домой, испачкала и себя.
Итог — напуганный ребенок, полный бак стирки, а утром — сопли…
Перед любыми простудами у детей я чувствую себя абсолютно беззащитной. Я их боюсь до чертиков, и не живу полноценно, пока болеют дети.
— Вот зачем тебя понесло вчера в эту лужу? Я же сказала «нельзя»!! — вздохнула я, и пошла на кухню искать малину и делать бабушкин рецепт — молоко с маслом и медом. На всякий случай — чтобы не пустить в болезнь.
Сопли — это вязкая прихожая простуды.
Сын, не смотря на сопли, был в прекрасном настроении, крутился под ногами, скакал и хохотал.
— Дась, аккуратно, у меня горячее молоко! — я поставила постудить чашку на самую середину стола, куда он не дотянется, но сын стал играть в прятки, спрятался под столом, потом забылся, резко встал, набил шишку на макушке, потревожил стол и перевернул стакан.
Теплое масляное медовое молоко растеклось по скатерти и полу…
— Дася!!! Сколько можно!!! Хватит баловаться! - строго и громко сказала я ребенку. Он всхрипнул, обиженно поджал губки и пошел в детскую.
— Будь здесь, чтоб я тебя видела! — позвала я, и он замер у выхода, такой несчастный, босой (в одном носке), а я стала вытирать белую липкую масляную жижу под подвывания обиженного ребенка.
Внутри росло раздражение.
— Не злись, — уговаривала я себя. — Ребенок вообще ни в чем не виноват…
Он ведет себя ровно так, как и должен вести себя ребенок.
Хрестоматийные ребенок, заряженный детством, хулиганством и игривостью.
Но я не могла не злиться.
Невозможно уговорить себя что-то чувствовать.
Чувства просто возникают.
Это не блюда в ресторане, которые можно поменять. Сказать: «Вы знаете, я злость под сырной шапочкой не заказывал, принесите обжаренное спокойствие и счастье фламбе».
Чувства просто есть, и созданы для того, чтобы их проживать. Они наступают, как день и ночь, как осень и весна.
Если наступило счастье — проживай счастье.
Если наступила горечь и раздражение — проживай их.
Дася продолжал ныть. Я не могла взять его на ручки, пока не устраню последствия. Плюс все это, помноженное на «не выспалась» и «поссорились», усугубляло внутренний пожар…
— Хватит ныть! — прикрикнула я на ребенка и с готовностью провалилась в вину.
Приехали. Докатилась. Еще не хватало орать на ребенка. Через лекало «хорошая мать» очевидно, что хорошие матери так не делают.
Мне кажется, что когда я кричу, я как бы расписываюсь в нелюбви к своему сыну.
И раздражение мое тоже плохо монтируется в любовь.
Разве может раздражать любимый, обожаемый ребенок?
Любовь — это улыбка и объятья.
А не крик, обрезающий веселье.
Хорошая мать — это нежность и поцелуи, а не человек-ножницы — клац-клац-клац - и вместо шаловливого ребенка — прилежный мудрый солидный полуторагодовалый взрослый.
Обычно я запрещала себе раздражаться, злиться и уставать. Прятала эти чувства в сейф с надписью «Нельзя». Потому что все вокруг были лучше и идеальней меня. Не кричали на своих детей, не ссорились с мужьями, не уставали от бытовой рутины.
Я до них не дотягивала.
Только я — сломанная недожена, недомать и недоженщина.
Я села на пол, прислонившись к холодильнику. Внутри зрела готовность к слезам. Мне хотелось реветь. Горько и безутешно.
Мне хотелось ценности. Собственной ценности. Чтобы кто-то заметил мои полезные каши и котлетки на пару, протертые полы, постоянные занятия с ребенком, мое материнство, в которое я погружена по макушку, мои нарядные ужины, как в кулинарном журнале, для мужа, а утром — теплые оладышки в контейнере, возьми с собой.
Я так стараюсь вписаться в лекала, а все равно мимо.
В ответ — «буду поздно», хлопнувшая дверь, и я сижу на масляном полу, рядом с хнычущим ребенком, у которого сопли, черт бы их побрал.
И на улице — хмурь, ливень и злой ветер.
Я так ждала, так хотела этого материнства, но реальность так далека от ожиданий, и так не вписывается в правильные лекала…
Я себе этого не прощала. Винила, корила, ругала, наказывала, лишала сладкого, например, которое в тот момент было самым доступным мостиком к радости.
Я отчаянно наказывала себя за неидеальность.
За преступление, которого нет.
Потому что неидеальность — это норма.
Абсолютная норма для любого человека.
Если бы рядом была мама, она бы сказала: «У тебя все хорошо, все живы и здоровы, не придумывай себе проблем».
Мама запрещала быть несчастной, если никто не умер. Только смерть и болезнь — проездные в несчастье. А все остальное — елейное счастье. Должно быть.
Но нет.
Знаете, что и правда нельзя?
Нельзя чувствовать на заказ.
Если внутри нет обещанного счастья, а вместо него залежи раздражения и неудовлетворенности, которые уже не умещаются в сейф с названием «Нельзя», то придется проживать эти чувства.
Не запрещать, а проживать их.
Не отрицать, а работать над ними.
И если в них вам тесно и тоскливо, то это отличный запрос на перемены.
Достать из сейфа, рассмотреть, войти, прожить, что-то понять и изменить.
Вот сейчас мне плохо, а я хочу хорошо.
Как создать хорошо?
Не сложно. Поцеловать сына, помириться с мужем, включить солнце.
Я сграбастала сына на руки, и мы, напившись теплого молока с малиновым вареньем, пошли беситься, кидаться подушками и прыгать на диване, как на батуте.
Потом я взяла телефон, чтобы дописать мужу смс. Там было написано только «Знаешь что!»…
А дальше я не успела — сын же проснулся.
— Знаешь что: я тебя люблю, — дописала я.
И через минуту получила ответ:
— Кисуль, я перепутал дни недели, сегодня же среда, вы ж собирались в кино, я тогда перенесу свои дела на завтра, а сегодня постараюсь к шести, посижу с бандитиком, как договорились…
Бандитик, уморенный прыганьем, собирал дом из кубиков.
Я заплакала. От радости.
Внутри, поверх пепла злости, разливалась патока счастья.
Я его не зазывала, оно само случилось.
Просто наступило. Как утро.
Как просто включить солнце.
И я сейчас не про погоду…
Как просто включить весну.
И я сейчас не про календарь…