Мама приехала смотреть участок земли, выделенный заводу под садовые участки, и поняла: болото.

Болото, конечно, высушили, но это не важно. Почва будет глотать фундаменты, дома — ходить ходуном, саженцы — бастовать и не давать урожая.

«Не пойдет», — решила мама и пошла к начальству — бороться за справедливость.

На дворе — середина 90-х. Люди ещё верят в справедливость и красивые лозунги, коррупция выглядит как бутылка коньяка и коробка шоколадных конфет в целлофановом пакете.

«Дайте людям нормальную землю под дачи» — с этим лозунгом мама стала обивать пороги тех, кто был причастен к принятию ключевых решений в этом вопросе. Маме вообще сложно отказать. Она по знаку Зодиака — бульдозер. Сносит всё на своём пути к заданной цели.

Чиновники — не идиоты. Быстро поняли, что война с бульдозером — бесперспективна. Взяли коньяк — расписались в другом месте. Капитулировали.

Мама приехала смотреть участок земли, выделенный заводу под садовые участки, и поняла: мечта!

С одной стороны — смешанный лес. С другой — хвойный. С третьей — речка. Совсем рядом — железнодорожная станция. Настолько близко, что в первое время с непривычки не можешь заснуть от стука колес. Ту-тух-ту-тух.

Зато очень удобно: сел на Павелецком вокзале в пятницу вечером на электричку — и через два часа ты на даче.

Мама села и расплакалась.

Праздновала свою полную и безоговорочную победу. В качестве гонорара выбрала себе самый лучший участок — прямо на опушке.

Открываешь окно — и лес вваливается на подоконник. Полное единение с природой. Никто и пикнуть не посмел. Даже генеральный директор, хоть он был главнее и важнее мамы. Но он при этом был умнее — зачем ему во врагах бульдозер?

Мама стала строить дом. На участке стоял строительный вагончик как промежуточное жильё, но в него не хотелось вкладывать душу, вешать шторки и класть нарядные половички. Хотелось построить добротный красивый дом с резными ставнями на окнах и приводить в него гостей, которые будут охать и восхищаться. Лето заканчивалось, но маме хотелось успеть заложить хотя бы фундамент.

Какой дом может построить женщина, не разбирающаяся в вопросе? Мама наняла прорабом Семёныча.

Семёныч построил десяток домов на своём веку, мужик с золотыми руками, да ещё недавно завязал с алкоголем. Просто золото, а не мужик. Мама быстро поняла, что золото надо беречь от чужих глаз и хранить как зеницу ока.

Мама выключила бульдозер и включила женщину. Она встречала Семёныча у ворот, готовила ему борщи, мерила давление, привозила из Москвы нужные лекарства. Семенычу под 70, но какое это имеет значение, когда женщина варит тебе борщ и жарит яичницу на сале?

Он влюбился в маму, и дом строил добротно и качественно, как для себя.

Другие жаловались: мол, нанятые рабочие всё делают тяп-ляп, а если выскажешь — могут обидеться и отомстить: например, забыть цемент под дождем или искусственно затягивать сроки строительства. Но только не Семёныч. Он успел до зимы заложить фундамент дома и бонусом построить сарайчик под стройматериалы.

Ранней весной мама приехала на дачу и увидела: всё разворовали. Местные беспредельщики, из соседней деревни, унесли всё, что могло сгодиться в их хозяйстве: гвозди, кирпичи, штыри.

Мама поняла: прежде чем строиться, нужно поставить надежный забор и нанять сторожа, который будет патрулировать участки в межсезонье. Но сторож должен где-то жить зимой. Поэтому нужно построить ему хотя бы маленький тёплый домик. Избушку на курьих ножках.

Мама включила режим бульдозера и вытрясла с прижимистых коллег деньги на забор и на строительство общего дома сторожу.

Строительство поручили золотому Семёнычу. Он разрывался между двумя проектами. Семеныч был уже стариком, у него ломило ноги, болела спина, и даже влюбленность не отменила возрастных проблем со здоровьем. Семеныч очень боялся подвести маму, объём взятых обязательств давил тяжким грузом, и он… сорвался. Развязал. Стал уходить в недельные запои.

Мама осталась на пороге осени с недостроенным домом сторожа и своим собственным домом без крыши. Золото оказалось дешевым металлом.

Хитрая осень не считалась с планами людей. Домик сторожа был почти готов — оставалось его утеплить и собрать внутри печку. Дом мамы был ещё без крыши, а безжалостная осень включила холодные дожди, и надо было срочно покрывать дом, иначе вся работа — насмарку.

Мамины соседи по даче, по совместительству коллеги по работе, вернулись в свои тёплые московские квартиры, никто не хотел мерзнуть в конце октября на промозглой даче.

Приветливый летом лес осенью выглядел угрожающим. Мама поняла, что ей самой придется завершить оба проекта, брошенные Семенычем на произвол.

В пятницу вечером она приехала на дачу с ночевкой. В субботу должны были прийти мужики из ближайшей деревни — она договорилась — и покрыть крышу маминого дома за ящик водки, а также сложить печку в доме сторожа — за возможность забрать себе все оставшиеся стройматериалы.

Мама в строительном вагончике включила обогреватель, накрылась двумя отсыревшими одеялами и легла спать в байковой ночнушке и шерстяных носках. Одна на всей огромной территории.

Ночью она открыла глаза. Услышала странные звуки. Словно кто-то на улице ломал доски и кидал что-то тяжелое. Звуки были строительные. Мама поняла: кто-то ворует стройматериалы, предназначенные для строительства дома сторожа, выносит доски и кирпичи. Мама встала, прямо в ночнушке, обула резиновые сапоги на шерстяные носки, взяла топор и пошла в сторону дома сторожа предотвращать хищение.

Я когда думаю об этой ситуации, всегда недоумеваю: это такая бесстрашная отвага или просто отключился инстинкт самосохранения?

Мама шла и махала топором. Ночью. Одна. За спиной — лес. Она подошла к дому сторожа и закричала хрипло: «Пошли вон отсюда, гады!!!»

Грабители застыли от ужаса, а потом стремглав помчались прочь. Взять ничего не успели, лишь разворошили кирпичи. Возможно, это были просто подростки. А возможно — взрослые мужики, которые испугались привидения — всклокоченная женщина с топором в белой ночнушке в кромешной темноте — это ж, знаете, чистая белочка. Хорошее испытание для нервов. Мама прогнала грабителей и вернулась в вагончик, замерзшая. «Чёрт знает что такое», — подумала мама и снова легла спать. Говорю же — бульдозер.

На следующий год мама — первая из всех — достроила дом. Яркий, красивый с резными ставнями на окнах. Всё как мечтала. Она всегда с нетерпением ждала начала дачного сезона. Это был ее бенефис.

Ей казалось, что все должны заметить мамины старания, и быть ей благодарны. Мама как бы сыграла успешный спектакль и вышла на сцену, раскинув руки, за порцией заслуженных аплодисментов, но никто не хлопал — у людей руки были заняты приземленными дачными заботами — прополкой, поливом, высадкой саженцев в парники.

Люди рассуждали по-житейски эгоистично: она старалась не только для нас, но и для себя. А это как бы обнуляет её заслуги. То есть едет локомотив, а вагоны — за ним прицепом. Спасибо, конечно, но на этом все. Никто не сгорал от благодарности и не прел от благоговения. А мама рассуждала иначе: если что-то появилось у людей благодаря ей, так значит они теперь её должники и не важно, получила ли она за это отдельную благодарность.

Сосед через три дома Роман Иваныч купил машину. В Москве он с женой и сыном жил в трёх станциях метро. Мама позвонила Роману Иванычу и спросила, когда он поедет на дачу на машине.

— В пятницу, — четно ответил сосед.

— Заедешь за мной? — спросила мама. — Я в 19 буду готова.

— С какой стати? — уточнил Роман Иваныч. Он честно не понимал, какая связь между покупкой его машины и маминой готовностью ездить на ней на дачу.

— Мне нужно отвезти саженцы помидоров, на электричке неудобно.

— У меня нет мест. У меня жена, сын и такие же саженцы помидоров. И багажник забит. Я для этого и купил машину — чтоб возить свою семью.

— Неблагодарная скотина, — сказал мама и положила трубку.

«Кто звонил?» — спросила жена Романа Иваныча.

«Ошиблись номером», — ответил Роман Иваныч.

Мама подавилась чужой наглостью. Она как коллектор пришла к должнику, мол, пришла пора возвращать долги, а должник сделал морду кирпичом: мол, какие долги? И вогнал маме в глотку свою черную неблагодарность по самые помидоры.

Мама позвонила знакомому таксисту и за деньги всё-таки приехала на дачу с выводком саженцев. Въезд был перегорожен самосвалом с песком. Соседка Люська на отшибе заказала песок как удобрение. Если сыпать его под смородину, то ягоды будут наливные, как бусины. Даже рвать жалко. Садись и рисуй.

— О! — сказала мама соседке Люське. — Мне тоже нужно! Зачем тебе весь самосвал, пусть половину мне ссыпет. Деньги пополам.

— С какой стати? — удивилась Люська. — Мне нужен целый самосвал песка, я и купила целый самосвал. Если тебе что-то нужно — закажи отдельно.

Мама получила ещё одну пощёчину. Она приехала на дачу, расплатилась с таксистом, вошла в дом и хлопнула дверью.

Она рвала жилы, искала участок у леса, обивала пороги, носила коньяки, была бульдозером, ходила в ночнушке гонять грабителей — и за всё это «с какой стати?» Несправедливость душила её, мешала дышать, требовала возмездия.

Она не знала, как отомстить сразу всем, что отобрать?

И вдруг придумала — она могла отобрать себя. Сразу у всех.

Мама была председателем садового товарищества. Решала все дела с администрацией, доставала стройматериалы, договаривалась с рабочими. На повестке дня стоял вопрос необходимости огородить садовые участки рабицей и выкопать маленький декоративный общий пруд. Это называлось красиво, по-заморски, ландшафтный дизайн. Мама уже всё придумала и всё нашла. И рабочих и рабицу. И всё — за копейки. Всё — для них. А они даже спасибо не скажут. Скажут «с какой стати?»

Мама написала заявление-самоотвод. «Ищите другую дуру», — хотела написать мама, но так в заявлениях не пишут. Поэтому просто «по собственному желанию». И дала отбой рабочим, которых нашла. Тем самым, которые должны были городить рабицу и копать пруд.

Мамин бульдозер работал на благодарности, а такого бензина у соседей не было. А безвозмездно и с пустым баком бульдозер не хотел сметать всё на своём пути.

Хочу заметить: с того момента прошло более 15 лет. Но в этом садоводстве, криво тяп-ляп огороженном ржавой рабицей, не спасающей даже от бродячих собак, до сих пор нет декоративного пруда.

А мама в тот день глубоко вздохнула, освобожденная, накапала валокордина в сахар, съела его и пошла в огород. Нельзя было терять вечер пятницы…