Каратели вошли в Берёзовку ранним утром. Последний раз они были здесь почти месяц назад. Тогда постреляли всех собак, выгнали из сараев скотину, с шумом и гамом гонялись по дворам за домашней птицей. Партизанов не искали, активистов не расстреливали. Даже угощали детишек заплесневелыми эрзац-галетами.
На этот раз всё было по-другому… Жителей — и старых и малых, босых и раздетых — по рыжему январскому снегу согнали в колхозный сарай и подожгли. Потом запалили избы. Так Берёзовки не стало…
Мухтар метался меж горящих домов, выискивая хозяина. Выскочил из леса лишь когда стихло вдали урчание немецких грузовиков. Месяц назад ему одному из всей деревенской собачьей братии чудом удалось спастись. Правда, пришлось потом зализывать простреленную лапу. В это утро, наверное, сам «собачий бог» подсказал ему спрятаться в кустах можжевельника, зарыться в снег, затаиться. Издали наблюдал он, как бредут, спотыкаясь, маленькие фигуры в белом исподнем, слышал знакомые голоса, плач, чужую лающую речь. Видел, а защитить не мог…
Серый дымок вился над пепелищем почти двое суток. Потом выпал снег. Закопчённые остовы печных труб, словно могильные памятники, нелепо торчали из сугробов. Нелепо… Памятники были, а могил не было. За свои двенадцать собачьих лет Мухтар видел похожее лишь раз, когда перед самой войной сильно горел лес. Пожар потушили, а обугленные стволы деревьев торчали точно так же. И тогда и сейчас просто ушла жизнь…
В желудке неприятно урчал талый снег. Найти что-нибудь съедобное на остывшем пепелище было просто невозможно. Впрочем, здесь и до прихода карателей собак не кормили — люди голодали…
Вечером второго дня ударил мороз. Нужно было искать место для ночлега. Свернувшись калачиком в печи сгоревшего хозяйского дома, Мухтар жадно вдыхал запахи мирной жизни. Странно, дома уже нет, а здесь по-прежнему пахло щами, пшеничной кашей и сбежавшим молоком. К этим запахам примешивался и ещё какой-то, до боли знакомый. В самой глубине печи, съёжившись в маленький грязный комочек, невесть как выжившая курица Манька боролась за свою жизнь. Маньку Мухтар знал. Яиц она не несла, но бабка Марфа суп из неё варить не спешила — всё надеялась на куриную сознательность. Дед Матвей ворчал. Теперь вот нет ни Марфы, ни Матвея, а Манька — есть… Мухтар уткнулся носом в сырые куриные перья и устало закрыл глаза…
Снились ему лето и огромная миска с едой, вредный соседский кот и хозяйские мочалки на заборе, добродушное лицо и рыбацкие снасти деда Матвея. Вся собачья жизнь уложилась в одно мгновение сна…
К утру Манька околела. Мухтар выбрался на снег, стряхнул с себя печную сажу и горестно завыл на звёздное ещё небо. Ветер донес до Берёзовки гулкое эхо артиллерийской канонады. Наступило Рождество 43-го…