Уже в первые дни войны рабочая смена на ЧТЗ была увеличена с 8 до 11 часов. А когда фашисты подошли к Москве, и положение стало критическим, все рабочие завода перешли на казарменное положение. В едва отапливаемых тремя паровозными котлами старых цехах и вообще неотапливаемых новых, а иногда и под открытым небом, они работали по 18, а то и по 20 часов в сутки. За смену выполняли две-три нормы. Сколько еще люди смогут выдержать работу в нечеловеческих условиях, никто не думал. Лозунг «Все для фронта, все для победы!» на ЧТЗ воспринимали буквально, и жертвовали своим здоровьем и жизнями.
«Первым выходным днем за четыре года войны для нас стало 9 мая 1945 года», — рассказывает корреспонденту РП ветеран ЧТЗ Иван Грабарь, работавший на заводе с 1942 года. — «На ЧТЗ я попал в 17 лет, после эвакуации со сталинградского тракторного завода. Первый месяц жил в отделе кадров, спал прямо на полу. При расселении меня „приписали“ к одному челябинскому дому, где, как считалось, еще были свободные места, но там в одной крохотной комнатушке уже жило не меньше 20 человек. Тогда я решил не стеснять их и устроился прямо на заводе. Так тогда поступали многие. Поэтому со временем нас расселили в цехах, установив двухъярусные кровати рядом со станками. Тогда была норма: на одного человека — 2 кв. м пространства. Тесновато, конечно, но удобно. Особого смысла уходить с завода домой все равно не было, на сон оставалось три-четыре часа, не было ни малейшего желания тратить их на дорогу. Правда, в цеху зимой никогда не было теплее 10 градусов, поэтому мы постоянно мерзли. Да и воздух был спертый. Но ничего, терпели, болеть было некогда. Станки ломались, а мы держались».
Раз в две недели рабочим выделяли время, чтобы они могли помыться, постирать одежду. А потом — снова к станку. При таком нечеловеческом графике рабочих, трудившихся всю войну не менее 18 часов в день, кормили настолько скудно, что ощущение сытости не наступало никогда.
«Первая смена начиналась в 8 утра. Завтрака не было в принципе», — вспоминает Иван Грабарь. — «В два часа дня можно было пообедать в столовой. Там нам на первое давали чечевичный суп, про который мы шутили, что в нем «крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой».
Периодически в нем попадалась картошка. На второе — котлету из верблюжатины, конины или сайгачатины с каким-нибудь гарниром. Пока я дожидался второго, то обычно не выдерживал и съедал весь полученный хлеб — есть хотелось нестерпимо постоянно. Ужинали в 12 часов ночи — банку американской тушенки запивали фронтовыми ста граммами. Они были нужны, чтобы заснуть и не замерзнуть. Первый раз мы выпили, как следует, 9 мая 1945 года. Когда услышали новость о победе, скинулись бригадой и купили ведро вина на всех. Отметили. Пели песни, плясали.
Многие работники попали на завод совсем детьми, и поэтому старшие, которым было самим по 17−18 лет, за ними приглядывали. Забирали у них продовольственные карточки, выданные на весь месяц, и затем отдавали по одной в день. Иначе дети не выдерживали и съедали весь месячный запас сразу, за один раз, рискуя потом умереть от голода. Следили, чтобы маленькие токари и слесари не упали с ящиков, подставленных, чтобы дотянуться до станка. А еще, чтобы не заснули прямо на рабочем месте и не упали на станок, где их ждала верная смерть. Подобные случаи тоже были.
Следила за младшим поколением и 16-летняя Александра Фролова, эвакуированная из Ленинграда и ставшая на ЧТЗ бригадиром. У нее в подчинении было 15 девочек-подростков.
«Трудились сутками. Когда руки примерзали к станкам, с трудом отдирали их, отогревали в бочке с водой, чтобы пальцы гнулись, и снова вставали работать. Откуда у нас силы брались, не знаю. Еще и о «красоте» успевали думать — прямо в цехе, не отходя от станка, мыли голову холодной мыльной эмульсией», — вспоминает она.
«Черные ножи»
«Самое интересное, что уже в 1942 году эти подростки, недавно ни имевшие не малейшего представления о производстве, истощенные от постоянного голода и непосильного труда, научились выполнять по несколько норм в сутки», — рассказывает корреспонденту РП Надежда Дида, директор музея трудовой и боевой славы ЧТЗ. — «Так, в апреле токарь Зина Данилова перевыполнила норму на 1340%. Нормой стало не только стахановское движение, но и движение многостаночников, когда один рабочий обслуживал несколько станков. Бригады сражались за почетное звание «фронтовых». Первой стала бригада фрезеровщиков Анны Пашиной, в которой 20 девушек выполняли работу 50-ти квалифицированных рабочих довоенного периода. Каждая из них обслуживала по два-три станка. Ее почин подхватила бригада Александра Саламатова, заявившая: «Не уйдем из цеха, пока не выполним задание». Затем — Василий Гусев, выдвинувший лозунг: «Мой станок — оружие, участок — поле боя». А значит, ты не имеешь права уйти от станка, не выполнив задание фронта».
Приходилось набирать и обучать новых рабочих. Мальчишки-фэзэушники, не успев подрасти, мечтали не просто отправлять на фронт танки, а уйти вместе с ними бить фашистов. Когда такой шанс появлялся, его не упускали. В начале 1943 года челябинские рабочие собрали деньги и выкупили у государства 60 танков, сформировав 244-ю танковую бригаду. Добровольцы подали на зачисление в нее более 50 тыс. заявлений. 24 тыс. горожан выстроились в очередь, чтобы попасть на фронт. Из них отобрали всего 1023 человека, в основном, рабочих ЧТЗ — они лучше большинства танкистов знали, как обращаться с танками, поскольку делали их своими же руками.
«Фашисты прозвали эту бригаду «Черные ножи», потому что для каждого из челябинских бойцов оружейники из Златоуста выковали по короткому клинку с черными рукоятками и вручили их в подарок перед отправкой на фронт», — рассказывает Сергей Спицин. — «Во время крупнейшего в истории танкового сражения — Курской битвы, эта бригада проявила такое мужество, что была переименована в 63-ю гвардейскую. «Черных ножей» фашисты боялись как огня, поскольку челябинские парни отличались особой стойкостью и закалкой. Они принимали участие во взятии Берлина, а 9 мая 1945 года освобождали последний город Европы, остававшийся на тот момент под контролем фашистов — Прагу. Командиру бригады Михаилу Фомичеву выпала честь принять символические ключи от Праги».
Работники ЧТЗ до сих пор помнят слова министра гитлеровской пропаганды Йозефа Геббельса, произнесенные в январе 1943 года: «Кажется каким-то чудом, что из обширных степей появлялись все новые массы людей и техники, как будто какой-то великий волшебник лепил из уральской глины большевистских людей и технику в любом количестве».