Жили-были…
Жили-были дед и баба. Долго жили. Лет с тыщу, а может и больше. И до сих пор живут. А что им — долгожителям еще делать остается? Животинку там всякую держали. Добро собирали. Хатку имели. Ругались-мирились. Одним словом, жили душа в душу, то он ей в душу плюнет, то она ему.
Деда Кощей звали. А бабу — Яга. Бывало, возьмется Яга за хозяйство, а Кощей за ворчание, и начинается:
— Бабка, не дури. Отдай иглу. Мне ж неспокойно на душе, — Кощей говорит.
— Ага, конешн отдам, носки только заштопаю, — Яга ему отвечает.
— Че их штопать? На них же места живого нет!
— А ты новые зажал? Зажал. Вот я и штопаю.
— Чего ты там моей иглой штопаешь? Совсем сдурела старая? Это ж моя смерть!
— Угу, — бабка свое дело продолжает.
— Угу — из богатырей рагу. Поклади немедленно иголку!
— Не поклади, а полож, — исправляет Яга — вумная дюже.
— Полож медленно и осторожно.
— Так, медленно или немедленно?
— Медленно немедленно! В яйцо лож!
— Не лож, а покладай.
— Не морочь мне яй… голову, Яга! Кстати… а где?.. Яйцо где?
— Ну омлет тебе понравился?
— Чаво!!! Это же… Это же… Смерть моя!!! Ты что, старая дура!
— Не поймешь тебя, ворчальник древний, то в игле смерть, то в яйцах. Что? Совсем маразм за сокровенное ухватил? Не помнишь ужо, где и чего у тебя смертно?
Кощей вскочит на ноги и грозит Яге костлявым пальцем:
— Не понять тебе, бабка, высшей метафизики! Смерть она-то в игле, конечно. А игла где? В яйце! А яйцо? В утке! А утка…
— В будке.
— Чаво?
— Да ничаво, зажарила я утку еще третьего дня. А ты ее съел, а кости Вовкулаке Кабысдоху скормили. Так что утка в будке, получается. А вот нечего на продукты злато зажимать, а то в доме ужо и кашу не из чего варить.
— Из топора свари.
— Из костяной ноги тебе сварю, скупердяга! И чтоб ты подавился!
Кощей схватится за сердце и стонет:
— Смерти моей хочет… Сто богатырей меня не одолело. Семь раз по семь молодцев сгинуло, а одна баба в могилу сведет. Не врут ведь люди — все беды от баб. На кой только я женился? Еще и на тебе.
— А на ком? На Василиске, что ль?
— Да хотя б и на ней. А что? Видная невеста была. Да и на иглу мою не покушалась.
— Ой, не смеши мою любимую бородавку, на твою иглу ужо лет пятьсот никто не покушается.
— Ты, бабка, меня не тролль! Не позволю!
— А где эт ты таких словечек нахватался? Опять на заморских говорильников в волшебное блюдечко всю ночь пялился? Кто? Тролль… что ль? Лешего знаю. Кикимору знаю. Никакого тролля не знаю.
— Дык, не лешь меня! И не кикиморь!
— А водянить можно?
— Иглу лучше верни, поганка перезрелая!
— Ну верну, и куда ты ее класти будешь?
— Не класти, а покладать!
— Да хоть запиховывать- яйцо-то тю-тю. Да и утка ужо на перерождение отправилась.
— В зайца сразу засуну!
— Какого-такого зайца? Ты ж из него шапку сделал!
— Когда это?
— В том году это, хрыч забывчивый.
— А кто там после зайца?
— Мне-то откелева знать? Я ж свою смерть во всякую живность не сую. Вот она меня и уважает — стороной обходит.
— Так тебя-то и со свету сжить никто не хочет. А ко мне то и дело Иваны-дураки с важной сверхмиссией.
— А ты б меньше девок водил, гляди и гонялись бы за тобой женихи ихние.
— Это я по молодости водил, пока к тебе не переехал. А что? Одиноко мне было. У тебя-то вон сколько животины всякой, и избушка — живая душа, и Вовкулака Кабысдох, и кот Баюн… А я один, да один… Кстати, еще раз твой Баюн в мои сапоги напрудит!..
— Еще раз напрудит — новое море будет. Баюн, он парень у меня принципиальный: или ты ему трехразовое обильное питание, или он тебе трехразовое обильное орошение. А ты на кошачий корм злато зажал.
— Еще чего, на этого мордатого злато тратить! Мыши да птицы лесные — вот те кошачий корм! А не нравится ему что — справлю из него тулуп.
— Тулуп — глазами луп. Дурак ты, Кощей. Баюн — эт тебе не богатырь. Он твою иголку враз найдеть и перекусить, вместе с яйцом, уткой и зайцем.
— Дык, нетути больше ни яйца, ни утки, ни зайца. И что делать теперь? Куда иголку прятать? Может в Вовкулака? А?
— Еще чего вздумал! А избушку кто охранять будет?
— Ну тогда в Баюна.
— Ага, в Баюна — и сапогам — хана. А заодно и костям твоим допотопным.
— Схованку, получается, новую искать нужно…
— Вечно за тебя придумывать нужно! — Яга возмущается. — В прошлый раз ему придумала, где смерть спрятать…
— Точно! — перебивает Кощей. — А я запамятовал! Это же ты всю эту хрень придумала: яйцо в утке, утка — в зайце… А потом, когда я тебя послушал, добрым молодцам рассказывала, как меня порешить.
Яга глазки в пол, ресницами хлопает:
— Не виноватая я, сами они приходили… Худшие страсти во мне будили.
— Вот не стану я тебе доверять на этот раз!
— И что? Сам докумекаешь? Ой, чет не верится.
— А я к Горынычу пойду! Одна голова хорошо, а четыре! — сама понимаешь — сила!
— Ой, ой, ой. С Горынычем расплачиваться надо. Змеи, они сокровища любят. А ты над златом чахнешь. Жаба задавит сокровище-то свое отдать.
— А вот и отдам! — вскакивает Кощей.
— И какое это?
— Тебя ему сплавлю! Скажу, что ты мое главное сокровище…
— Ой, — Яга руками всплеснет, шитье выронит, зардеется вся да слезу пустит. — Ой… какой ты у меня романтишный. Сокровищем меня называет. Костяшка ты ж моя ненаглядная.
И тогда улыбается Кощей, плечами пожимает.
— А может и не отдам тебя Горынычу. Хозяйственная баба самому нужна.
— Еще и с головой, — добавляет Яга.
— И с головой, — соглашается Кощей.
— А за смерть свою не волнуйся. Эт я не той иголкой штопаю. Твою я надежно спрятала.
— Куда это?
— А в секретное место. Только я тебе про него не скажу. А иначе какое я сокровище, если ценной информацией не владею?
— Ух, корга!
Так и жили. И еще тыщу лет проживут. Пока кто-нибудь Кощееву смерть не отыщет. А это вряд ли, ведь сама Яга прятала. Спрятала и, скажу вам по секрету, запамятовала, где. Да и сам Кощей забудет через день, что иголка, которой Яга носки штопает — не его смерть. Не молодые ведь уже — память не та. И все сначала начнется. Ну, а что? Милые бранятся — только тешатся.