В комнате было темно и душно. Она закрыла за собой облупленную старую дверь и прищурилась, вглядываясь в полумрак.
Всё, как и много лет назад. Надо же, ничего не изменилось. Даже зеленая скатерть с куцей бахромой на столе. Даже тяжелые коричневые шторы. Даже этажерка.
Даже кровать слева, под черно-бордовым ковром та же.
Она поставила спортивную сумку на пол, не разуваясь прошла в комнату, к окну, раздвинула шторы, открыла форточку.
Свежий воздух ворвался в комнату, на кровати зашевелилось одеяло.
Она подвинула к кровати колченогую табуретку, села, вытащила из кармана пальто пачку сигарет, закурила.
-Здравствуй, папа…
Из-под одеяла смотрел высохший желтый старик. Он хотел что-то сказать, то не смог. Беспомощно открывал рот, но не смог выдавить даже хрипа.
-Да, я курю, папа… Сдыхаешь?
Старик внезапно успокоился, просто затравленно смотрел на нее и молчал.
-Сдыхаешь- утвердительно сказал она и выпустила кольцо дыма- Ты, наверное, думаешь, зачем я пришла? Хотя, зачем я спрашиваю. Ты даже ответить мне не можешь. Странно, вот ты лежишь сейчас передо мной беззащитный и жалкий. Знаешь, я когда-то об этом даже мечтала. Дурочкой была. Сидела под столом. Под вот этим столом- она погасила окурок прямо о скатерть.
Встала, подошла к окну.
-Сидела под столом, затаившись тихонько, как мышка, чтобы ты меня не нашел. Но ты меня все равно находил. А я потом плакала тоже тихонько, как мышка. А теперь ты, папа, тихий, как…
Она вернулась к кровати, наклонилась над стариком, внимательно посмотрела в его глаза:
-Боишься? Конечно! Ты прекрасно знаешь, что такое страх. Ты сам был страхом. Я никогда ничего и никого не боялась так, как тебя. Но так было не всегда. Давай по порядку, хочешь? Черт бы тебя подрал, папочка, я впервые в жизни хочу с тобой поговорить.
Старик опять раскрыл рот, пытаясь произнести хоть звук, но у него ничего не получилось.
-Не старайся. Просто слушай. Наверное ты удивишься, но было время, когда, кажется, я тебя любила. Помню мы жили тогда все лето на бабушкиной даче. Ты катал меня на велосипеде и… Впрочем, ничего больше. Ты катал меня на велосипеде. Ты был огромным и сильным, и соседский мальчик… как его… не помню, он завидовал мне, у него-то папы не было. Но такое было недолго.
Потом ты стал страхом. Жутким, вязким, как машинное масло, буром, сверлящим дыры в моей груди, страхом. Я помню твои руки. Шершавые руки, они заменили мне все остальные страхи. Пока мои ровесники боялись идиотских сказок про чёрную руку, я боялась твои шершавые руки, совершенно не сказочные, а реальные.
Мама рыдала. Она всегда это делала очень… я даже слов не подберу… глубоко? Не знаю, наверное нельзя рыдать глубоко. Она просила тебя, умоляла, а ты ее бил. А потом шел искать меня. И находил под столом. Сам посуди, где тут еще спрятаться? Больше негде. Только этот стол. Хочешь я скажу, что написано на столешнице стола с обратной стороны? Заглядывал ты когда-нибудь туда? Нет? Я тебе покажу.
Она встала, потянула за скатерть, старый пыльный графин, чашка, какой-то хлам с грохотом посыпались на пол.
Она перевернула стол, подвинув нижней частью столешницы к старику:
-Ну, читай! Можешь? Нет? Я тебе прочитаю. Тут написано: «Я хочу, чтобы ты умер!» Это про тебя. Жестко, да? Жестко для восьмилетней девочки. В восемь лет девочки не хотят ничьей смерти. А я хотела. Я была необычной девочкой благодаря тебе. Я узнала, что такое больно, стыдно, благодаря тебе, папа. А больше благодаря тебе я ничего не узнала. Я до сих пор помню твое мерзкое дыхание у своего уха, водочное, луковое, какое-то еще… Что ж ты пил такую гадость, папа? Впрочем, вопрос риторический. Я помню боль и бесконечный стыд…
И вот мечты сбываются! Ты сдыхаешь, папа. Но удивительное дело, я не испытываю радости. Я вообще ничего не испытываю. Что такое? Ты плачешь?
По желтой щеке старика бежала слеза.
-Плачь. Конечно, плачь. На чем я остановилась? Ах, да. Я не испытываю радости, хотя ехала сюда, чтобы посмотреть на тебя, сдыхающего, думала, что страх пройдет… Не прошел. Ты победил.
Она закрыла форточку, задернула шторы, перешагнула через валяющийся на полу графин, взяла сумку.
-Ты победил, папа. Я хочу, чтобы ты умер.
Старая облупленная дверь захлопнулась за ней. И наступила тишина.