290 лет со дня рождения
Екатерины Великой
Женщина на троне в домостроевской, крестьянской, бесконечно воюющей стране — это
же невероятно. Но только на первый, самый поверхностный взгляд. В русской истории в разные времена очень ярко проявили себя облеченные властью княгиня Ольга, Елена Глинская, другие замечательные представительницы «слабого» пола. А у Екатерины имелась величественная предшественница: Елизавета Петровна правила империей более двадцати лет. Последняя, правда, являлась «природной» царицей и «дщерью Петровой» звалась не зря. Дочери же скромного штеттинского губернатора пришлось доказывать свои претензии на власть совершенно иными путями и средствами.
Бескрайняя бездорожная держава по сравнению с тогдашней лоскутной Германией выглядела пустынно. И обычаи мало чем напоминали «просвещенную» Европу. Но юная Фике (в детстве будущую Екатерину Великую называли именно так) быстро поняла, что Россия для заштатной герцогини — единственный шанс занять свое почетное место в истории. Сразу определила, что эта северная империя — страна великих возможностей.
Не случайно цепкость ее ума еще в то время отмечал такой ушлый политик, как Фридрих II, король прусский. При этом Софью Фредерику пригласили в Россию всего лишь на роль невесты возможного наследника престола — не более того. Жили они бедно. Деньги на дорогу прислала русская императрица. Но Фике уже в ту пору видела себя в ряду тех, кто перекраивает карту мира, вершит судьбы. Ее любимой книгой были Плутарховы жизнеописания великих и знаменитых людей, а равнялась она на Юлия Цезаря. Страсть к чтению (и писательству) не угаснет в ней и на троне.
С первых дней пребывания в Петербурге молодая европейка впитывала дух и традиции огромной, во многом непонятной для нее страны, разительно отличавшейся от тесной Германщины. Как-то раз, когда она тяжело заболела, мать хотела прислать к ней пастора. Фике решительно отказалась, потребовала к себе православного священника — архимандрита Симона (Тодорского), учившего ее основам русской веры. Новые соотечественники высоко оценили этот жест.
Екатерина изучала наши древности, читала Остромирово Евангелие, интересовалась жизнью святых — Сергия Радонежского, Александра Невского, очень тепло относилась к своему духовнику отцу Иоанну. Хотя от иерархов церкви политически не зависела и в свой черед провела секуляризацию монастырских земель — считала это полезным для государства.
Петербургский двор дал ей жесткое воспитание. Когда умер отец Екатерины, царственная Елизавета строго наказала: «Великой княгине не подобает долго оплакивать родителя, который не был королем». И после каждой неудачи неумолимый голос провидения как бы одергивал: «Знай свое место!» Но всякий раз она находила в себе силы и побеждала.
Уйма иностранцев «понаехала» к нам в постпетровские годы. Многие стали видными вельможами, сановниками. Однако мало кто сумел так полюбить и понять Россию, как Екатерина. Она не просто шутила, когда говорила лекарю: «Ну, братец, выпускай из меня всю немецкую кровь, чтобы одна русская осталась». О себе же рассуждала: «Я годна только для России». Изучала историю Руси и даже видела себя прямым потомком Рюрика. У прислуги научилась народным выражениям, пословицам, часто вворачивала их в разговорах. Язык второй Родины ее пленил. В письмах к Вольтеру бывшая немка выражала философу искреннее сочувствие: мол, при редком богатстве мыслей ему приходится пользоваться не русским, а французским.
Никогда не тосковала по Германии, а нашу державу объездила не раз, поклонилась древним монастырским святыням, увидела Казань и Астрахань, Крым и Новороссию… Ее путешествия сплачивали страну.
Екатерина пришла к управлению государством благодаря офицерам гвардии, устранившим ее мужа Петра III, который так и не научился не то что думать, но и говорить по-русски. Это властвование должно было продолжаться до совершеннолетия сына — Павла Петровича. Именно его, цесаревича, воспитывали для трона. Но когда он повзрослел, оказалось, что матушка столь крепко держит бразды правления в своих нежных руках, что ни о каком воцарении наследника не могло быть и речи. Екатерина пресекала все его попытки вмешиваться в государственные дела и надолго превратила Павла в гатчинского отшельника. Одного из сыновей цесаревича, будущего императора Александра, она фактически отняла у родителей и воспитала на свой лад. Павел не смог противиться, только затаил обиду.
По-настоящему Россию открыли для нее знатоки и приверженцы народного стиля братья Орловы: показали красоту природы, пьянящую удаль быстрой езды на птицах-тройках, объяснили достоинства боярского костюма… Известный дипломат и мемуарист Федор Головкин считал, что как раз тогда, в первые годы правления, у Екатерины родился тайный план «снова обнародить народ» и поднять русских в их собственных глазах. Государыню коробило, что в Европе было принято считать наших соплеменников «низшей расой» (к концу ее царствования мало кто решился бы на подобные отождествления). Возродились патриотические устремления и в аристократической среде, которая после смерти Петра переболела галломанией.
Екатерине удалось разбудить Россию, разглядеть и выдвинуть лучших ее представителей. Одно из первых знаковых решений — производство в полковники великовозрастного, уже зарекомендовавшего себя подвигами в годы Семилетней войны Александра Суворова.
Императрица всей душой полюбила наши пространства, видела в них залог будущего расцвета государства и нации. Отбросив европейский снобизм, по достоинству оценила богатырскую мощь вверенной ей страны, научилась этой силой руководить. Сама стала намного сильнее и благодарила за это державу, коей правила 34 года. Екатерина говорила: «Русский народ — особенный народ в целом свете, русский народ отличается догадливостью, умом, силою. Я знаю это по опыту моего царствования. Бог дал русским особенное свойство».
Высшее искусство правительницы — верная кадровая политика. Государыня наставляла приближенных: «Изучайте людей, старайтесь пользоваться ими, не вверяясь им без разбора; отыскивайте истинное достоинство, хоть бы оно было на краю света: по большей части оно скромно и прячется где-нибудь в отдалении». Она, как никто иной, умела давать дорогу способным.
Михаил Микешин избрал для петербургского памятника царице удивительно точный сюжет: улыбающаяся Екатерина возвышается над Россией, а вокруг ее пьедестала, у ног Северной Семирамиды, собрались исполины — Петр Румянцев, Григорий Потемкин, Александр Суворов, Гавриил Державин, Александр Безбородко, Иван Бецкой, Василий Чичагов, Алексей Орлов — екатерининские орлы и одна орлица, Екатерина Дашкова. Хотя этот ряд можно было бы и продолжить, вспомнить многих других знаменитых сограждан: просвещенного генерала Александра Бибикова, умершего в разгар борьбы с пугачевщиной, непреклонного и неподкупного генерал-прокурора Сената Александра Вяземского, искусного дипломата Якова Булгакова (ему мы во многом обязаны присоединением Крыма); недооцененного в XIX столетии, но оттого не менее выдающегося — непобедимого адмирала Федора Ушакова; политического гуру Никиту Панина, художников Владимира Боровиковского и Дмитрия Левицкого, драматурга Дениса Фонвизина… Их взаимоотношения с царицей не были безоблачными, но каждому екатерининская эпоха придала подлинно исторический масштаб. Все вместе они превратили Россию в настоящую империю — с великой армией, первоклассным чиновничеством, с плеядой настоящих патриотов у власти.
Первым среди равных был, конечно же, Потемкин. Его переписка с Екатериной исполнена не столько романтики, сколь простодушия. В раскрепощенной манере они судачили о государственных делах, клялись друг другу в вечной любви, рассказывая о «побочных» амурных увлечениях. Но главным для обоих всегда было служение Отечеству. Поразительно, что им удавалось держать фронт от Швеции до Турции без перенапряжения сил. В самые тяжелые месяцы войн под ружьем находилось не более 200 тысяч человек. Поистине побеждали не числом, а умением.
До Екатерины Россия была страной по преимуществу хаотической. Известно высказывание генерал-фельдмаршала, немца на русской службе Христофора Миниха: «Россия управляется непосредственно Господом Богом. Иначе невозможно представить, как это государство до сих пор существует». В этих словах можно увидеть и восхищение, и разочарование: дескать, бессмысленно пытаться упорядочить эдакую громаду. Екатерина II не стала мириться с таким status quo, стремилась поддерживать все здравое, перспективное, что было в государстве. И в то же время — терпимее относиться к человеческим слабостям-порокам. Репрессий, в отличие от Петра Великого, она старалась избегать. «Я хвалю громко, а порицаю вполголоса», — говорила императрица. Хотя добиться ее расположения было весьма непросто.
Так или иначе, задуманное ею великое дело сдвинулось. Ожили губернские города, заработали мануфактуры, открылись школы. В стране возникло нормальное судопроизводство, появилась живая и задиристая журналистика. Царица сама принимала участие в дискуссиях на страницах литературных журналов. Отличительной чертой империи стала всеобщая целеустремленность.
По сравнению с Елизаветой Петровной нрава Екатерина была довольно скромного. Ценила умеренность, хотела, чтобы уважали верховную власть не из-за роскошных нарядов и чертогов. Надеялась, что вспоминать ее станут как труженицу и собеседницу философов. «Не хочу коленопреклонений: между друзьями так не водится. Если Вы меня полюбили, то прошу Вас, не обращайтесь со мною, как будто я персидский шах», w— таково было кредо этой ни на кого не похожей правительницы.
По меркам того времени, в ней не было самодурства. Она не любила варварских забав с шутами и грандиозными фейерверками. «Золотой век Екатерины» ныне представляется как сплошное празднество и непомерное расточительство в барочном стиле. Однако государыня вела вовсе не праздную жизнь, лучшим развлечением считала непринужденный разговор с остроумными собеседниками. Нередко — за карточной игрой. Такие дискуссии помогали познавать людей. Екатерина не поощряла лесть. Другое дело — утонченные комплименты, сдобренные юмором.
XVIII век требовал отточенного рационализма и уважения к наукам, в том числе медицине. «Свой» прежде рассказывал в одном из номеров, как императрица первой в России сделала себе прививку от оспы.
Готовность пожертвовать собой ради прогресса сочеталась в этой сильной женщине с умением трудиться системно, педантично, выдерживая сложившийся распорядок. По утрам анализировала затребованные документы, наслаждаясь первыми глотками кофе. Доклады секретарей и министров частенько выслушивала за вязанием или вышиванием. И в продолжение дня работу чередовала с развлечением, пассивным отдыхом — это помогало сохранять эффективность, необходимую трудоотдачу.
В советские времена ее было принято клеймить за крепостное право, подавление пугачевского восстания, череду фаворитов, лицемерие, коварство… В обвинительном перечне есть некоторые зерна правды. Тем не менее у писателей и историков во все времена прорывалось вольное или невольное уважение к знаменитой правительнице. У великой эпохи неизбежно отыщется трагическая, а порой и неприглядная изнанка. Однако история не знает безупречных времен, а из ХХI века достижения «премудрой Фелицы» видны яснее, четче.
Выдающиеся полководцы, ее современники, относились к ней как к матушке, олицетворению образа России, и от этого их рвение удесятерялось. Ей удалось сплотить воинскую элиту, честолюбивых, часто обидчивых людей — тех самых «екатерининских орлов». Гавриил Державин этот период в жизни страны воспел в своем вдохновенном гимне:
Гром Победы, раздавайся,
Веселися, храбрый Росс!
…Славься сим, Екатерина,
Славься, нежная к нам мать!
Россия действительно переживала время великих побед, а таковых вопреки решениям высшего руководства просто-напросто не бывает. Кагул, Очаков, Измаил, Крым, губернская и прочие административные реформы — почти все далось малой кровью. Похудела казна? Зато освоение новых земель превратило Россию в аграрную и морскую сверхдержаву.
Батальные и внешнеполитические триумфы вселяли гордость в сердца подданных. Рулевой российской дипломатии Безбородко говаривал: «Не знаю, как при вас, а при нас ни одна пушка в Европе без соизволения нашего выстрелить не могла». Конечно, вельможа несколько преувеличивал, однако, по сути, был прав. Ведь еще в 1781 году он же набросал для императрицы «Инвентарь ея деяний за девятнадцать лет царствования», согласно которому губерний по новому образцу создано 29, городов построено — 144, конвенций и трактатов заключено — 30, военных побед одержано — 78, прогрессивных постановлений издано — 88, указов для облегчения жизни народа — 123. А сколько было сделано после составления «инвентаря»!
Давно выглядят беспочвенными все попытки представить эпоху рассудительной правительницы в остро критическом либо карикатурном духе. Екатерина стала одним из символов русской истории, особенно ее триумфальных страниц. Образ великой императрицы неизменно притягивает — как барочная громада Смольного собора, неувядаемые, мощные эпитеты старинных од и гимнов, как блеск суворовской шпаги, разящей любого врага России.