…Восхитительный румянец залил её щеки, священный огонь зажегся в больших чёрных глазах, и под сводами церкви раздался её неподражаемый голос, чистый, могучий, величественный, — голос, который мог исходить только от существа, обладающего исключительным умом и большим сердцем. После нескольких тактов сладостные слёзы хлынули из глаз Марчелло. Граф, не будучи в силах совладать с волнением, воскликнул:
— Клянусь богом, эта женщина прекрасна! Это святая Цецилия, святая Тереза, святая Консуэло! Это олицетворение поэзии, музыки, веры!
У Андзолето подкашивались ноги, он еле стоял, судорожно сжимая руками решётку возвышения, пока наконец, задыхаясь, близкий к обмороку, не опустился на стул, опьянённый радостью и гордостью.
Лишь уважение к святому месту удерживало многочисленных любителей и толпу, наполнявшую церковь, от бурных аплодисментов, уместных в театре. У графа не хватило терпения дождаться конца службы, и он поднялся на хоры, чтобы выразить свой восторг Порпоре и Консуэло. Ещё во время богослужения, пока духовенство читало молитвы, Консуэло попросили подняться на возвышение, где сидели граф и Марчелло. Композитор пожелал поблагодарить её и выразить ей свои чувства. Он был ещё так взволнован, что едва мог говорить.
— Дочь моя, — начал он прерывающимся голосом, — прими благодарность и благословение умирающего. Ты в один миг заставила меня забыть целые годы смертельных мук. Когда я слушал тебя, мне казалось, что со мной случилось чудо и непрестанно терзающая меня жестокая боль исчезла навсегда. Если ангелы на небесах поют, как ты, я жажду покинуть землю, чтобы вкусить вечное наслаждение, которое я познал благодаря тебе. Благословляю тебя, дитя мое! Будь счастлива в этом мире, как ты этого заслуживаешь. Я слышал Фаустину, Романину, Куццони, всех самых великих певиц мира; они не стоят твоего мизинца. Тебе суждено дать людям то, чего они ещё никогда не слыхали, тебе суждено заставить их почувствовать то, чего до сих пор не чувствовал ещё ни один человек!
Подавленная, словно уничтоженная этой высокой похвалой, Консуэло низко склонилась, как если бы намеревалась встать на колени, и, не будучи в состоянии вымолвить ни слова, только поднесла к губам мертвенно-бледную руку великого старца, но, поднимаясь, она кинула на Андзолето взгляд, который, казалось, говорил ему: «Неблагодарный, и ты не разгадал меня!»
Примечания
Править
*Земля и Небо нам вещают
Славу Вышнего Бога;
И Солнце, и звезды и Луна
Вселенной возвещают
О чудных благих делах
Его Десницы вечной.
Давидов псалом. Перевод: собственность П. И. Юргенсона (c итал.).