***

Я не могла в это поверить. Почти полтора года? Значит, Рождество было настоящее. Да, Джек говорил тогда, что на улице холодно. А я не обратила внимания. Но как же так пролетело время? Хотя, если посчитать, сколько я нарисовала картин, то и правда… получается, что с Джеком я провела много месяцев.

— Скажите, а я могу забрать из этого дома некоторые вещи? Ну платья, например.

Майор положил передо мной какие-то бумаги и сказал:

— Когда мы закончим там работать, то вы сможете забрать оттуда абсолютно все. А можете, если захотите там даже поселиться. Потому что по какой-то причине 15 мая 2018 года Сергей Воронецкий переписал этот дом со всем, что в нем есть на вас. Вы можете объяснить нам причину такого поведения?

Я попыталась рассмотреть бумаги, но буквы заплясали у меня перед глазами:

— Нет. Я не знаю, почему он так поступил.

— А мне, вот, кажется все просто, — Майор хрустнул пальцами. — Вы скрываете, что были с Воронецким в близких отношениях. У вас разыгрался стокгольмский синдром — симпатия между жертвой и агрессором во время похищения или удержания в неволе. Нет, от этого вы не становитесь обвиняемой, не бойтесь. Просто, знаете… — Он помолчал, видимо, раздумывая, говорить мне или нет, но потом махнул рукой. — По предварительным данным в подвале, где вас нашли было убито или замучено не менее пятнадцати человек. И это только по предварительным данным. Вполне возможно, что у Воронецкого было больше жертв. Пока мы проводим анализы. Но предполагаем, что вы единственная выжившая жертва Воронецкого. У нас на него ничего нет, кроме подвала. Поэтому мы рассчитываем, что вы нам поможете и расскажете, что на самом деле происходило между вами. Что он вам рассказывал, о чем вы говорили? Были у него сообщники?

— Мы не разговаривали. Про сообщников я ничего не знаю. Может, были. Может, нет. Вы сказали, что у него есть жена. Спросите у нее.

— Разговор с ней ничего нам не дал, — Майор внимательно посмотрел на меня. — Она говорит, что до начала июня прошлого года у них была обычная семья. Правда, по ее словам, у Воронецкого была одна странность. Но все к ней привыкли и не обращали внимания. Он коллекционировал разные вещи. Нет, не что-то там дорогое. Просто предметы довоенного быта. И еще он трепетно относился к своему происхождению. У него была посуда, столовое серебро, которое досталось ему от предков. Какая-то старинная мебель. И вот в начале июня 2017 года, по словам его жены, Воронецкий забрал все свои вещи и уехал. Поскольку он оставил ей довольно крупную сумму денег и регулярно перечислял алименты, она не стала устраивать скандал. И вообще бывшего мужа не беспокоила. Лишь однажды, она подъехала за деньгами в тот дом, где вас держали. Но дальше порога он ее не пустил. А ей, как она сказала, не очень-то и хотелось знать, один он живет или нет.

Теперь я поняла, кто стучал в дверь, когда Джек заставил меня прятаться в шкафу. Это была его жена. Да… Получается я правильно поступила, что не выскочила просить ее о помощи. Она бы не поверила в такую историю, решила, что я обкурившаяся любовница. А он бы меня убил.

Какой-то человек зашел в кабинет, где мы сидели и подал майору записку. Тот переменился в лице.

— Так. У нас новости. Воронецкий согласен на чистосердечное признание. Но при одном условии, — Он внимательно посмотрел на меня. — Он хочет сделать это признание в вашем присутствии. Иначе будет молчать. Мы надеемся, что вы поможете следствию. Ведь так?

— Конечно.

— Тогда пройдемте.

Мы перешли в другое помещение. Мне было интересно, что я испытаю, когда увижу Джека. Вдруг я и правда банальная жертва стокгольмского синдрома? Почему-то мне было обидно об этом думать. Но когда я вошла в комнату, то поняла, что стокгольмский синдром в том смысле, в котором о нем говорят психологи, здесь ни при чем. В кабинете, куда мы зашли, я не увидела Джека. Я увидела Воронецкого — человека, который приковал меня к стальной кровати и собирался убить. Он был в наручниках и смотрел на нас непроницаемым ледяным взглядом.

Мы сели напротив. Было страшно даже смотреть на него. Мне не верилось, что я прожила с этим человеком в одном доме почти полтора года. Как? Почему? По какой такой причине он не убил меня? Мысли дробили голову коловоротом, меня сковывал ужас. Но я заставила себя успокоиться и перестать дрожать.