Легендами и тайнами овеяны камни, что собирал в своих сокровищницах царь Соломон. Мудрость и покой дающие, капли крови земной и небесной, сверкающие лучами звёзд шестиконечных, и рассыпающиеся колючими искрами яркими и холодными, гладкие и не очень, тёплые и ледяные…
Много у него их было…
Но мало кто знал, что какое-то время хранился у Соломона камень-подарок волхвов заморских, который он берёг пуще света очей своих.
Лунным камнем его называли. И не зря. Кругл он был, словно светило на небе ночном, зачаровывал холодной прелестью и ласкал взор царя, так высоко ценившего изысканность и красоту.
Прежде он таких больших лунных камней никогда не видел, только мелкие, если сравнивать. Камень был почти с яйцо страуса, птицы быстрой и непоседливой, и хранился в сокровищнице царской до одного случая.
Стали жаловаться люди, которым велено было охранять богатства Соломоновы, что слышится ночами из хранилища смех тихий, словно монетки позванивают в украшениях на запястьях танцовщиц. К утру стихает, да только те, кто слышал его, долго прийти в себя не могут. Видится им во снах девица необыкновенной красоты: распущенные серебристые косы до пят, но не как у женщин на склоне лет, а словно покрывало тончайшее, расшитое каменьями сверкающими, что при каждом шаге её колышется лёгким пологом на ветру; глаза — звёзды синие; руки — шеи лебединые; стан — гибкий тростник у реки.
Не хотят люди просыпаться, не мил им свет дня ясного, им бы смотреть лишь на неё одну и ничего больше не надо.
Кто неделями спит, а кому и месяц глаз разомкнуть нет мочи.
Сам решил царь проверить, правду ли сообщили ему, или охранники провести всех хотят да выспаться, чтобы расплата за их деяние не настигла бы карой тяжкою. Наказать больного не за что, не в ладах он со своим разумом.
Перед самой ночью отослал Соломон сторожей, устроился рядом с дверью, где прежде были охранники, на подушках мягких бархатных, что взбивали слуги так тщательно, что казалось, сидит он на облаке.
Чуть взошла луна в небе ясная, царь шаги услыхал тихие, а потом и смех, всё, что сказано ему ранее, оказалось чистейшей правдою.
Но зайти-то охране не велено, куда ножкам царским позволено. Соломон отворил дверь тихонечко и, как каменный, встал в проходе.
От того, что увидел в хранилище, он забыл на миг, что он самый великий из царей.
Перед ним оказалась красавица, что являлась во снах всем охранникам, любовалась она своим отражением в огромном каменном зеркале (размерами в рост человеческий, чудо это в пещере высекли из породы в царских копях).
Примеряла девица разные украшенья в его хранилище, и смеялась, любуясь красотой своей волшебною.
Царь пришёл в себя и спросил её:
— Кто ты, милая, что здесь делаешь?
Обернулась красавица. Сердится, брови тонкие сдвинула — хмурится.
— Я твоя, царь, невольница-пленница и Луны ясноокой племянница. Заточили меня в камне древние полубоги и злые кудесники, за красу мою им недоступную, за холодное сердце и гордое. Отпусти меня, разбей камушек! Не отпустишь, сведу с ума царство я, а потом и тебя не помилую. Буду снится ночами тёмными, так что все вы проснуться не сможете.
— Стать моею просить бессмысленно? — Соломон вдруг спросил по глупости.
Не тем местом подумал видимо. Хорошо хоть опомнился вовремя.
— Извини, мои речи неумные, разобью я, конечно, камень. Красоте такой лучше быть вольною, а не чьей то несчастной пленницей.
— Увези потом все осколочки и забрось их ты в море синее, чтоб собрать не смогли тюрьму мою вновь кудесники эти подлые, — приказала царю та синеокая красавица.
Соломон, хоть и жалко было с ней расставаться, но сдержал свою клятву.
Разбил камень мечом из адамаса, что хранился тут же, среди сокровищ. Говорят, что ковали Боги этот меч, рукоять украсив, легендарным камнем Шамир, что даёт победить всех духов и дарует владельцу силы.
И исчезла в ночи девица, на мгновение смех лишь остался среди золота и каменьев.
Все осколки собрав печально, царь увёз их подальше в море.
Едва воды коснулись части камня, небо, доселе хмурое, вдруг ясным стало, а на волнах появилась, чуть дрожа, лунная дорожка, словно волосы той красотки, на воде серебром засверкала.
Царь с тех пор часто ночами дорожкой лунной любовался, вспоминая девичью красу неземную, и немного жалея, что не сможет иногда в своих снах её видеть.