Собака состарилась у одного писателя. Он и сам состарился. И получал крошечную пенсию — у писателей пенсия так себе, если они ничего оригинального не пишут нецензурной лексикой. И собака большая была, вроде борзой. Худая, высокая, страшная стала такая — шерсть свалялась, глаза слезятся… Её трудно было водить гулять — писатель жил на пятом этаже. И у него тоже болели ноги и спина. И видел он плохо. Собака делала лужи в квартире — это бывает от старости. И тащить её на улицу было трудно, приходилось помогать и поддерживать. И писателю советовали все усыпить собаку, чтобы не мучиться. Так легче. И собаке будет легче. У мёртвых ничего не болит. Писатель стал думать об этом. Тем более, на лекарства и на еду для собаки уходило много денег — для него много. И пол постоянно подтирать приходилось…
Однажды утром писатель вытащил кое — как своего дряхлого пса на улицу. Лето было. Солнце сияло. Зелень и яблони цветут… И писатель думал вот эту мысль — про усыпление. Он устал. И вдруг он заметил, что его собака, шатаясь, куда — то тянет его, поводок тянет. Еле идёт, но идёт куда-то целенаправленно. Писатель вздохнул и пошёл, куда собака его вела. А пёс оборачивался и смотрел подслеповатыми глазами на хозяина: звал. И они шли, шли… И пришли на такую лужайку между домами, далеко — там уже новые дома построили, всё изменилось. Но лужайка осталась. Там давным-давно писатель гулял со своим молодым и весёлым псом. Тот ещё был щенком, нелепым и длинноногим. И прыгал, бегал, приносил палочку, радостно лаял и припадал на передние лапы в восторге от жизни и солнца. От палочки. От своей молодости. И писатель был тогда ещё молодой. Он тоже смеялся и бросал палочку своей собаке. И дома его ждала жена, она тогда ещё была жива. И сам он был энергичный, бодрый, полный планов пятнадцать лет назад…
Писатель стоял на лужайке под солнцем и слёзы у него катились. И гладил свою старую-старую собаку по слежавшейся шерсти. И у пса тоже катились слёзы… Так они стояли, два старичка. Их было два. Двое. Два старичка под солнцем. А где-то кричали и смеялись дети и звонко лаяли другие молодые собаки, бегали за палочкой…
Писателю стало невыносимо стыдно за свои мысли. И они потом побрели домой потихоньку. И потихоньку поднялись на пятый этаж. И ели суп вместе: писатель за столом из тарелки с цветочками. А собака — на полу из своей старой мисочки. И им было уютно и хорошо вместе встречать старость. Это ведь тоже часть жизни. Её надо прожить и помочь прожить тем, кто состарился. И эту историю писатель сам рассказал мне — и я это отлично понимаю, ведь моей собачке уже восемнадцать лет. А мне — давно не восемнадцать. Но солнце по-прежнему светит, яблони цветут и дети кричат и смеются. И надо ещё пожить, пока можем…