— Навсегда? — Карло усмехнулся. — Нет такого слова, друг Рафаэль! Навсегда, а равно как и никогда, слишком резки, неоднозначны и лживы. А потом… эта мадонна, как любимая женщина, не может и не должна принадлежать всем. Я хочу найти ей единственного владельца, мужа. Она того стоит. Спросишь, как я расстанусь с ней? А я и не расстанусь! У меня есть её образ, а это главное. Я могу наделить им любую женщину и буду жить с ним до конца.
Рафаэль только пожал плечами:
— Папа весьма тонко понимает искусство. Я могу поговорить с Микеланджело, он сейчас расписывает потолки в Сикстинской капелле, и еще более близок к Святому Престолу. Мы добьемся аудиенции через неделю. Подумай. Он не сможет стать её мужем, но денег даст достаточно много.
— Я не хочу связываться с папой, — Карло упрямо мотнул головой. — Она выше денег, она стала для меня всем, но моя девочка должна приносить радость кому-то ещё, она сама хочет этого. Но повторюсь — такое, как и бриллиант, должно принадлежать одному, понимаешь? Не всем, а одному!
— Тебе решать, друг Бартензи. Ты работал полгода, работал каждый день. Ты создал это бесподобное полотно и волен распоряжаться его судьбой. Художник не может быть сыт одним лишь духом… вернее, может, но не должен. Мы не можем вечно хранить свои произведения при себе, ведь в конечном итоге все это делается для людей и только для них. Их наслаждение — наша работа. Вспомни, что говорил нам Перуджино.
— Я помню, Рафаэль, — Карло положил руку ему на плечо. — Хорошо, что ты понял, что каждому своё. Suum cuique. У нас много великолепных художников и они ещё напишут для папы и наших герцогов тысячи картин. Но я хочу найти для неё не хозяина, а мужа. Того, кто будет её любить как женщину. Если ты поможешь — у тебя ведь много знакомых, не то, что у меня, отшельника, то я буду очень благодарен.