Сидеть у пропасти, на краю,
петь колыбельную про свою
усталость смертельную, чтобы ветер
смешно ерошил волосы, не приметив,
как я в ладони его ловлю.
Петь у реки про свою тоску,
готовясь к решающему броску,
и всё пытаться вернуться, дважды
войти по пояс, по грудь, пока
не осознаешь то, что река
воспоминаний не утоляет жажды.
Смотреть на небо, и в синеве
найти свободу, которой не
ощущаешь, когда прикован
к земле, к тяготению, к будним дням,
но вдруг, обтрепанный по краям,
ты добираешься до основы.
И вот стоишь, оглушенный тем,
что выпадая из всех систем,
ты обретаешь такую веру,
с какой к отшельнику сходит Бог,
и словно винясь, что был с ним так строг,
дарует милость свою по размеру.
И замирает тогда река,
и недвижимы случаются облака,
и ветер обращается в штиль, поскольку,
когда на тебя снизошёл покой,
то смотришь смиренно на шум мирской,
с печальной улыбкою — да и только.