…У соседки Светки был гражданский муж, Стасик, лет на пятнадцать младше жены — молодой здоровый мужик, он жарил картошечку, выносил мусор, а Светка его понукала, что палас не пропылесосил. Выходил, здоровался, открывал бутылку вина и исчезал в комнате.
Первое и последнее слово здесь оставалось за женщинами. Они же и зарабатывали, кормили семью, рожали и воспитывали детей, тягали сумки с продуктами по лестницам без лифтов и делали ремонт по собственному вкусу и собственными силами. У Светки на кухне часть потолка была облицована пенопластовой плиткой, а часть, вокруг люстры, осталась голой — то ли материала не хватило, то ли рисунок не сошелся. Светка, заметив Лизин взгляд, охотно пояснила:
— Да я с краев начала клеить, а как до середины добралась, то руки не дошли — обрезать, подрезать, подравнивать. В ванной тоже начала и плюнула — от потолка до середины хватило, а на бортик нет. Надо бы дозаказать, доделать, летом, может, соберусь. Обоями водостойкими борта обклеила, нормально, мыться можно.
Мужчины не работали или делали вид, что работают. Они были домохозяевами и в любой момент могли потерять право на свой теплый диван. Такая ситуация вроде бы всех устраивала. Больше всего на свете эти сильные женщины мечтали не работать, но у кого-то была недостроена дача, у кого-то были дети, пусть уже и выросшие. Они, уже ставшие свекровями и тещами, считали своим долгом помогать детям, тянуть их, отдавать им всю зарплату. Даже если великовозрастные дочери сходили уже не единожды замуж, даже если сыновья бурно отметили тридцатилетний юбилей, их матери продолжали пихать им в карманы «денежку» и из последних сил тянуть жилы. Валентине Даниловне все завидовали — сын ей перечисляет на карточку раз в месяц. Вот оно счастье. Не надо убиваться. Но Валентина Даниловна все равно убивалась — устраивала фестивали, смотры самодеятельности, детские утренники и конкурсы талантов городского значения. Она ходила на работу к девяти и высиживала до шести. Каждый день…