— Ром, а помнишь Люську? Ну, Люську! — не унималась Валентина Даниловна. — С которой ты на выпускном в кустах зажимался, такая с челкой, как у пони! Замуж вышла! За Сашку! Представляешь? Не дождалась тебя, так страдала… Так уже с пузом ходит! А Наташка? Ну, с которой ты в десятом классе любовь крутил. Уже двоих родила, так то. А к Надьке не сходишь? Сходил бы. Она ж все глаза выплакала, когда ты уехал. Все к тебе рвалась. Замуж, конечно, выскочила. Но муж у нее так себе — бросит она его, если ты позовешь.
— Мам, перестань, — в который раз просил Рома.
— А чё такого то? Чё я такого говорю? Пусть твоя жена знает. Если умная, поймет. Если дура, так сам дурак, что на дуре женился.
Лиза собрала сумку. Рома молча обнял мать. Валентина Даниловна что-то кричала в сердцах, проклиная и обещая, что на порог не пустит такого сына, который от матери ради жены отказался. Но как-то очень показушно кричала — было понятно, что пустит, только без жены.
— Я по другому твою маму себе представляла, — сказала Лиза в автобусе.
Лиза не понимала главного — зачем Валентине Даниловне понадобилась эта актерская бравада. Зачем свекровь изображала из себя разухабистую простоватую и хамоватую бабенку. Ведь не такая уж и простоватая, как хотела показаться, — к Лизе присматривалась, оценивала, щипала взглядом. Лиза же не понимала, почему нельзя спокойно поговорить, познакомиться без шуток прибауток. Дешевая клоунада. И ведь видела, что у свекрови есть турка и кофе молотый, есть и одеяла теплые. Что она показать хотела? Или думала, что Лиза примет за чистую монету ее якобы пьяный плач Ярославны? Она прекрасно видела, что Валентина Даниловна выпила только одну рюмку, а потом воду в стопку наливала. Зачем было изображать из себя пьяную? Чтобы Лизу позлить?
— Не обижайся на нее, она на самом деле хорошая, — вступился за мать Рома.
Лиза хотела ответить, что свекровь на самом деле — актриса. И не такая уж хорошая.
Эту поездку они больше не вспоминали…